Пограничная тишина - [74]

— Совсем сдурел наш пес, — не утерпел Мельник.

— А ну тише! — понизив голос, приказал сержант. Несмотря на промах с сапогами, Галашкин был неплохим инструктором и хорошо изучил все повадки Амура. Он работал с ним самозабвенно, действовал больше всего лаской, и они хорошо понимали теперь друг друга. Сержант знал, что Амур беспокоился не зря. Наклонившись к нему, спросил:

— Что там, Амур?

В ответ Амур радостно подал голос и дотронулся теплым языком до руки сержанта.

— Тихо, хлопцы, — снова предупредил Галашкин.

Амур поднял ушастую голову и напряженно выгнул спину, словно собираясь прыгнуть. Для надежности сержант еще раз обвил руку поводком. Слабый порыв ветра качнул чахлую сосенку, растущую у края тропы, на которой, прислушиваясь к шуму леса, стоял Мельник. Амур снова резко рванулся вперед, но, почувствовав, что его крепко держат, быстро повернул голову и сердито заворчал.

— Ефрейтор Мельник, приказываю выдвинуться вперед. Осмотреться. Себя не обнаруживать. Ицынков — в прикрытие! Выполняйте. За мной, Ицынков!

Пригнувшись, Мельник скрылся в кустах. Даже через натянутый поводок Галашкин чувствовал, как дрожит Амур, казалось, что на его шкуре трепещет каждая шерстинка.

— Ну так шо, сержант? — зашептал Ицынков. — Может, собаку...

— Успеем... Надо убедиться, а то вдруг грибники...

Галашкин не ошибся. За кустами послышался детский крик, тут же голос Мельника позвал:

— Сюда, хлопцы!

— Что там? — продолжая сдерживать, казалось, совсем ошалевшего Амура, спросил Галашкин.

— Лесовицу застукал, — ответил Мельник.

— Чудило... Слышно, там ребятишки, — сказал Володя.

Пограничники знали сестру Люцинки все до единого. Она ежедневно бултыхалась в канале и бегала по берегу с удочкой. Сейчас ее светлые растрепанные волосы, губы и щеки, вымазанные ягодным соком, освещало утреннее солнце. Остановившиеся глаза девочки немигающе смотрели на рычащего Амура. Правда, сердился он недолго. Обласканный сержантом, проворчал последний раз, зевнул и презрительно отвернулся, словно хотел сказать:

— Стоило поднимать шум из-за такой чумазой.

Амур чуял, что у этой глазастой девчонки от страха душа ушла в пятки, хотя сейчас, окруженная солдатами, она расхрабрилась и трещала как заведенная.

— Погоди, погоди! — остановил ее сержант. — Значит, Люцинка сказала, что будет его стеречь?

— Ну ясно же, ясно! Мамочки! Да разве от Люцинки можно спрятаться! — вскрикнула Олеська.

— А далеко это? — спросил Мельник.

— Не очень...

— Ты найдешь дорогу?

— О-ох! — вырвалось у Олеськи. Сердце у нее опять застучало часто, как вначале, когда она увидела выскочившую из кустов рычащую собаку. У нее сразу же обмякли колени, и она начала доказывать, что Люцинка находится на краю гибели...

— Хорошо. Будешь показывать дорогу, — сказал Галашкин.

— А разве он не знает? — показывая на Амура, спросила Олеся.

— Ты только скажи ему, куда идти, а там он уж и Люцинку найдет, и того типа, — ответил Галашкин.

— Найдет Люцинку?

— Конечно! Тебя же нашел.

— Он нашел меня?

— А как же!

— Ничего подобного! Меня бы сроду никто не нашел... Это я, когда увидела зеленую фуражку, сама сказалась...

— Интересно, как это ты сказалась? — спросил Ицынков.

— Сначала высунулась из кустов, а потом крикнула потихонечку...

— Так он тебя давно уже учуял, — поглаживая Амура, сказал Галашкин.

— Ничего бы он не учуял, если бы я не сказалась...

Вся робость перед собакой и таинственным, жутковатым лесом у Олеськи мигом улетучилась. Теперь она уже с восторгом рассматривала добрые знакомые лица пограничников и эту узконосую овчарку, которая смотрела на нее своими умными глазами уже не так сердито, а только чуть-чуть недоверчиво. В другой раз Олеся умилилась бы перед этой всезнающей собакой, но сейчас, глотая сладкую от ягод слюну, старалась забыть, что она ее испугалась и едва не шлепнулась на мох. Об этом как-то расхотелось думать, нужно было торопиться выручать Люцинку. О встрече с браконьером, как она его называла, Олеся рассказала со всеми подробностями и, может, даже чуточку больше...

— У него сети...

— В руках? — спросил Галашкин.

— Наверное, в сумке... такая большая сумка... — немножко помедлив, ответила Олеся и руками показала, какой величины сумка.

— Но ты, наверное, видела сумку? — спросил Мельник.

— Не совсем...

— Ну, как же это так, Олеся? — удивился Галашкин.

— Он же сам нам сказал! — Олеська досадливо пожала плечами.

— Ах, сам сказал... Такой тип, будь ласка, может наговорить все, что угодно, — заметил Володя Ицынков. — Пошли. Надо скоренько нащупать его и потрусить.

— Вперед! — приказал Галашкин.

Пошли по тропинке гуськом. Натянув повод, всю группу уверенно повел за собой Амур. Солнце во всю пригревало верхушки старых сосен, и они плавно колыхались под теплым ветром.

Олеся семенила рядом с Мишей Мельником, следом за ними шагал Володя с автоматом на плече и ракетницей в брезентовом чехле. Олеся, опустив голову, сморщив нос, думала, пыталась вспомнить что-то важное, потом, очнувшись, словно от оцепенения, внезапно крикнула:

— Стойте!

— Нельзя так, Олеся, — сдерживая Амура, сказал Галашкин.

— Я вспомнила.

— Что ты вспомнила? — улыбаясь, спросил Мельник. Благодаря встрече с Олесей он отдохнул и повеселел, да и ноги, непривычно сжатые голенищами, притерпелись. Девчонка ему очень нравилась. Он видел, как она на канале, словно мальчишка, кувыркалась на песке в одних трусиках и плавала в воде боком как рыбка.