— Ну, что там! Проходите, — перекладывая мальчика с руки на руку, ответила Настя и, косясь на братишку, добавила: — Вы нас извините, мы никого не ожидали, мылись и ничего не прибрали.
Большие синие глаза девушки светились радостью. До этого их осветил счастьем любимый Миколка, а сейчас — широкобровый, как мальчишка, растерявшийся офицер в запыленной, выгоревшей гимнастерке, в потертых ремнях.
— Да проходите же! Садитесь, Михаил... Не знаю, как вас по батьке-то...
— Спасибо, успею... Вы пока оденьтесь, я выйду и там подожду, — пятясь к двери, ответил Михаил.
— Ох, маменька родная! — засмеялась Настя. — Вы на меня уж не смотрите, — она покраснела и отвернулась. — Возьмите и лучше подержите вот этого маленького, он у нас мужчин очень любит.
Настя сунула ему на руки мальчика, который уже давно смотрел пытливыми, любопытными глазенками на блестевшие пуговицы и погоны и, охотно перейдя к смущенному Михаилу на руки, тут же начал трогать их пальчиками. Парнишка, как и все здоровые деревенские дети, был общительным и спокойным.
Настя быстро накинула на плечи простенькую лимонного цвета блузку и, торопливо застегивая на груди пуговицы, словно оправдываясь, говорила:
— Это все Миколка забрызгал меня. Хоть целый день будет сидеть и плескаться в тазике. Такой карасик!
— Он и похож на карасика. Какой толстячок! — оправившись от смущения и ловко держа на руках мальчика, сказал Михаил. Он привык нянчиться с сестренками с самого раннего детства. — Чей же это такой хлопчик?
— А вы как думаете? — лукаво посматривая на гостя, в свою очередь спросила Настя.
— Может быть, ваш...
— Конечно, мой! А чей же? — не дав ему договорить, опередила Настя.
— Ваш еще на березке растет, — пошутил Михаил.
— Это почему? Почему у меня не может быть такого хлопчика? — смело играя глазами, спросила Настя.
— Мало ли что... — смутился Ромашков, пытаясь разгадать смысл ее ответа. «На самом деле, а почему не быть у нее этакому голопятому богатырю?»
— Раз не верите, то давайте его сюда. Иди, Миколочка, ко мне. Ты ведь мой, да?
Мальчик гугукнул что-то свое, протянул ручонки. Настя с врожденной женской умелостью взяла его и прижала к груди. Она целовала его пухлые щечки, глаза, а Миколка всей пятерней хватал ее за нос и звонко смеялся.
— А вы садитесь! — бросив на Михаила мимолетный, но значительный взгляд, проговорила Настя.
— Спасибо.
Ромашков устало присел на стул и снял с головы фуражку. Умиленный этой простой житейской картиной, он немножко размяк, расчувствовался и на какие-то минуты забыл о своей трудной работе. Ему сейчас приятно было глядеть на девушку, чувствовать ее радостное волнение, которое передалось и ему.
В окно был виден молодой, образцово разделанный сад. Вечернее солнце освещало среди пестрой листвы крупные румяные яблоки и сизые сливы. Над грядками круто склонились тяжелые шляпы подсолнухов, которые, покачиваясь, словно заглядывали на круглые пестрые арбузы и золотом отливающие зрелые дыни. Все вокруг здесь было необычайно свежим и радостным. И эта ласково шелестящая зелень в саду, и только что выкупанный Миколка с румяными, как яблоко, щеками в горнице, и чистая скатерть на столе и, самотканые половички, и аккуратно сложенная посуда в новом буфете. А смастеренная чьими-то умелыми руками люлька с детской подушечкой казалась особенно уютной и милой. Но самым дорогим для Михаила была притихшая, баюкающая ребенка Настя.
— Как это вы у нас очутились? — спросила девушка, покачивая в люльке Миколку.
— Случай такой выпал... Вот я и решил зайти и на вас посмотреть. — Ромашков любил говорить правду сразу. Слова вырвались сами и прозвучали как признание.
— А теперь я ни за что не поверю. Как это вдруг... — Настя отвернулась и опустила глаза.
— Поверьте. Я все время думал о вас. После той встречи у Евсея Егоровича... Вы меня должны извинить... Я тогда нехорошо с вами разговаривал.
— Но я тоже не лучше, — не поднимая головы, ответила Настя. — Мне потом стыдно было.
— На мою грубость вы просто ответили хорошей насмешкой, — перекладывая на столе с места на место фуражку, проговорил Ромашков.
— Глупо, очень глупо вышло! Но я на самом деле тогда очень боялась... Сейчас везде кабаны да медведи бродят. Я тогда встретила двух людей, так перепугалась, — чуть преувеличивая свой страх, говорила Настя.
— А что за люди?
— Да так, курортники какие-то... Угостили меня дыней... Хотите арбуза или дыни?
— Благодарю. Сегодня на бахче караульщики угощали.
— Чем же вас тогда угощать? — посматривая на него ожидающим взглядом, спросила Настя.
— Мне сейчас ничего не нужно. Я рад, что встретил вас...
— Это правда? — тихо спросила Настя. — Вы только за этим сюда к нам в Дубовики и пришли?
— Нет. Не только за этим... Еще есть одно дело. По службе я уже почти две недели в лесах.
— А-а! — разочарованно протянула Настя. — Опять, значит, кого-то ищете. А я думала...
— Что вы, Настя, думали? — продолжая тормошить на столе фуражку, спросил Михаил.
— Просто так...
— Просто так ничего не бывает, — озабоченно проговорил Ромашков, чувствуя, что Настя в домашней обстановке разительно переменилась. Исчезло ее наигранное мальчишеское озорство, слетела с лица и та радость, с какой она встретила его.
