Усталые пограничники присели в кружок, достали из консервных банок тушеное мясо и начали есть его с большими ломтями черного хлеба, запивая из фляжек водой. Разговаривали мало. Все понимали, что произошло и что требуется от каждого из них. Хотя, может быть, в этом была виновата одна застава, а может быть, только один человек, надо было общими силами ликвидировать прорыв, разыскать нарушителей. Сделать это в горной лесистой местности оказалось нелегко.
Выискивая удобное положение, Рокотов несколько раз перевернулся под палаткой, но заснуть не мог, да и не пришлось.
Часовой заметил на тропе группу офицеров во главе с генералом и сообщил майору. Он быстро вскочил и, отбросив плащ-палатку, стал оправлять гимнастерку и снаряжение.
Да, это был Никитин. Генерала сопровождали подполковник Маланьин, два незнакомых офицера и старший лейтенант Пыжиков.
Никитин только что лично обследовал берег, где высадились нарушители, долго смотрел в бинокль на бухту, потребовал от коменданта, чтобы была составлена детальная схема движения поисковых групп, и пожелал видеть майора Рокотова и начальника заставы капитана Ромашкова. Больших свит генерал не любил и приехал в сопровождении офицера разведки и адъютанта. Начальнику отряда и офицерам штаба приказал заниматься своим непосредственным делом — охраной границы и поиском.
Встретив генерала, майор Рокотов подал команду «Смирно!», доложил о неутешительном результате поиска и сделал шаг влево. Никитин поздоровался с солдатами и легко пожал руку Рокотову.
— Что это вы, старожил Чукотки, — сказал он, — приехали на юг, в курортный городок, совсем недавно и успели уже забыть армейские порядки!
— Простите, товарищ генерал, не понимаю, — смущенно проговорил Рокотов. Правую ладонь он снова поднес к козырьку фуражки, а левую, перевязанную истрепанным, загрязненным бинтом, пытался спрятать за крышку полевой сумки.
— Такой строевик — и вдруг забыл, перестал понимать... Люди отдыхают, едят, а вы их заставляете вскакивать по команде «Смирно». В столовой нельзя этого делать, так почему же здесь можно? Ведь вся разница только в том, что тут нет крыши над головой.
— Виноват...
— Почему рука перевязана — ранили, что ли?
— Никак нет, уколол.
— Шилом, наверно... Поди, хотел сапожки свои починить, — поглядывая на разбитые головки хромовых сапог и поцарапанные голенища, тихим глуховатым голосом сказал генерал и чуть улыбнулся.
— Никак нет! На рыбалке, товарищ генерал, этот самый... проклятый ерш, — ответил Рокотов и замялся.
Украдкой взглянув на коменданта, он отвернулся, боясь посмотреть на свою забинтованную руку и страшные сапоги.
Подполковник Маланьин стоял рядом и тер жилистую шею ладонью, словно его кто стукнул по этому месту.
— Ах да! — продолжал Никитин. — Я и забыл, что вы вчера забавлялись ершами... Сильно болит?
— Не очень, — облизнув сухие губы, коротко ответил Рокотов, чувствуя, что Никитин теперь все из него вытянет.
— А клевало, поди, здорово?
— Не у всех, товарищ генерал.
— Ну, а кто же все-таки больше поймал: комендант или его начальник штаба?
Рокотов промолчал. Рябоватое лицо подполковника Маланьина передернула довольно-таки заметная судорога. Он отвернулся и взглянул на Пыжикова. Старший лейтенант смотрел на генерала и как-то странно, совсем некстати улыбнулся. «Ощерился, как дурак на луну», — подумал комендант. Он готов был растерзать этого беспечного молодого человека.
Однако у Пыжикова сейчас были свои, чисто житейские мысли, предприимчивые, как сама молодость. Сначала он ходил за генералом в тяжелой подавленности и с мрачной озлобленностью ждал разноса. Но генерал ни о чем его не спрашивал и как будто не обращал на него ни малейшего внимания. Пыжиков с каким-то неприязненным чувством глядел на сухие, костлявые плечи Никитина, подмечал, как ему казалось, нарочитую привычку — ходить по-генеральски, заложив руки за спину, смотреть исподлобья с этакой прокурорской пытливостью. А больше всего Пыжиков боялся его кустисто-лохматых бровей, которые топорщились, шевелились, и то лезли куда-то вверх, то спадали вниз на узкие, хитроватые глаза. О строгости Никитина некоторые досужие болтуны распространяли легенды, а он вдруг оказался не так уж страшен и после вопросов о рыбалке даже по-свойски прост. Таких в Суворовском, а позже в офицерском, училище Пыжиков не встречал. Очевидно, генерал заставит отвечать за этот прорыв и коменданта, и штаб, а не только его одного, старшего лейтенанта Пыжикова. Петра вдруг потянуло к этому человеку. Хотелось рассказать ему всю горькую правду о себе.
А Никитин все тем же глуховатым голосом задавал майору Рокотову едкие вопросы:
— Значит, от морского ерша пострадали? Что и говорить, гребень у него ядовитый, колючий. Да, рыба эта беспощадная, хищная, всегда сидит в засаде под камнем, но и сама попадается, глупая, на приманку.
Генерал достал из кармана пачку папирос и, постукивая о крышку коробки мундштуком, задумчиво продолжал:
— А мы еще глупее: попались без всякой приманки. Это, товарищ майор, не пальчик уколоть на рыбалке... А еще называем себя доблестными защитниками границы. Шумим о достижениях, хвастаем, что у нас сто глаз и по семи звезд на лбу... Есть среди нас и такие, которые проповедуют на словах одно, а дома перелистывают отрывной календарь и подсчитывают, сколько служить осталось, чтобы потом на зорьке ершей ловить. Ведь охранять границу — это значит постоянно думать о Родине. Так, майор Рокотов, или нет?
