Поговорим о странностях любви - [71]

Словно почуяла, что я пишу о ней: вбежала, сверкая новыми зубами: «Доктор, как я вас чувствую! Вы поймете это по моему оливье». Тщетно я пытался объяснить, что мы не собираемся затевать банкет, а после вечеринки хотим смотаться куда-нибудь в тишь и тепло. У Снегурочки и на это нашелся вариант: неподалеку от Ялты живет одна из бывших жен (!) ее нынешнего мужа. Она, мол, будет несказанно рада, если мы скрасим ее одиночество. Скрасим?

Словом, все идет до омерзения благополучно. И, в довершение всего, явился Осик — последний из славной плеяды городских сумасшедших. С головой у него не все в порядке, но если где-то затевается свадьба, юбилей или еще какая гран-гулянка, Осик тут как тут. Как он ухитряется обо всем узнать раньше всех — загадка! Его амплуа: приносить поздравительные телеграммы и петь частушки собственного сочинения. Самая пристойная из них: «Кто носит майку «Адидас», тому любая девка даст!» Еще не ровен час, на меня падет денежно-вещевой выигрыш. Или прибегут из Инюрколлегии: не хочу ли я вступить в права наследства? Покойный миллионер с Ливерпульщины якобы приходился моему дедушке двоюродным пациентом. Нет, скажу я сурово, поспрошайте-ка лучше у соседей снизу. Надо же как-то компенсировать их за то, что я и ты залили их потолок!

Тем временем персонал кафе «Солнечное» надраит до блеска свои кастрюли и, по случаю торжества извлеча (извлека? извлечав? -кнув?) лишний хлеб из котлет, выйдет нам навстречу с этим хлебом и солью. Под сводами, где со времен князя Всеволода Большое Гнездо не рассеивался перегар, станет чисто и тихо. Сам шеф-повар в туго накрахмаленном колпаке приложится к твоей ручке и украдкой смахнет скупую наваристую слезу. Пройдя под скрещенными скальпелями к парадному табурету…

В общем, давай скорее поженимся! Иначе как мне смотреть в глаза доверчивому кадровику? Можешь взять себе любую фамилию. А то давай перейдем на чужую, но покрасивше. Что ты скажешь насчет Айвенго? Супруги Айвенго из 57-й квартиры — звучит! Жалко только Серого: на «А» вызывают к доске первыми. Поразмысли. А я тебя степенно, уже по-супружески целую.

Твой заочный муж

А. Красовский

* * *

Здравствуйте, Ванда!

Не думала, что Красовский все-таки решится на вас жениться.

Он всегда боялся быть счастливым. Ему бы все переживать, да чтоб пожалели!

Ну, это уже ваши заботы, у меня теперь своих хватает. Дочке только-только месяц. Вовремя я уехала. Саня бы увидел, сразу понял, чья работа. Капризная, вся в папочку. Ничего, не пропадем. Вот она проснулась. До свидания.

Лера

Сашина новая рубашка осталась в ординаторской под папкой с эпикризами. По-моему, рукава длинноваты. А дочку я назвала Маргаритой.

* * *

Родная моя, здравствуй!

Закрутился со свадебными делами. Беспрерывно что-то достаю, кого-то приглашаю. Кафе «Солнечное» обещало помочь продуктами. Их шеф-повар получил когда-то из рук полковника Коти новую барабанную перепонку. Подчиненные, правда, не очень этому обрадовались: раньше они могли безбоязненно уносить продукты прямо у него из-под носа, а теперь посудомойка мне по секрету жаловалась: «Чуть скрипнет половица — озирается!»

Говорила ли ты с мужем? Знаю, как тебе сейчас достается, но потерпи! Осталось совсем немного.

После каникул Серый пойдет в школу, она через дорогу. Английская! А тебя на работу не пущу: будешь сидеть дома и услаждать меня сладкоголосым пением.

До чего странно: последнее письмо! Так привык писать и ждать ответа, что нам, наверно, придется по привычке переписываться, сидя в разных углах комнаты. Или просто переглядываться.

На радостях взялся за диссертацию. Запнулся на твоем случае. Придется переписывать: вместо «больная Ванда В.» — «Ванда К.». Чего не сделаешь в интересах науки!

Будешь устраивать девичник? Я свой мальчишник уже отгулял. Собрались пацаны лет по сорок — пятьдесят и начали меня наставлять: воли ей не давай, по командировкам не мотайся и т. д. Лишь полковник Котя помалкивал в несуществующие усы и был несколько грустен. Увидишь, он тебе понравится.

Тебе сейчас плохо, поэтому я тебя занимаю всякими глупостями. Обещаю: последний раз! Если когда-нибудь ты захочешь развестись со мной, все хлопоты возьму на себя. Но давай отложим это лет на сто, хорошо? До встречи, невеста! Идущие на свадьбу приветствуют тебя!

* * *

…нет, не то… не могу поймать мысль, нужен какой-то железный, последний довод, чтобы тебя удержать, остановить, оставить со мной, я вдруг забыл его… не то, не то!.. Ванда, я ничего не понимаю, все так перепуталось! По дороге на дежурство я зашел, как всегда, на почту, Марина дала мне твою телеграмму и отвела глаза. Я тебе не верю, Ванда! Зачем ты обманываешь меня и себя? Почему бросаешь меня сейчас? У тебя было целых полтора года, и вдруг, когда все уже решено, — «Нам не нужно больше видеться». Ты же сама в это не веришь! Посчитала варианты и все-таки испугалась в последний момент? За себя, за Серого? Может, за меня? Не то, Ванда, это все не то, помоги мне понять, я ничего не… вчера я остановился во время операции и не понимал, где я, кровь уходила из сосудов, я не мог пошевельнуться, даже если ты кругом права, это чужая, мертвая правота. Но если тебе так лучше, я не могу тебя ненавидеть, хотя ты так старалась: «Прощай, мне все опротивело», ты ведь знаешь, что и надоесть тебе — для меня счастье, если опротивел, значит, что я все-таки существую для тебя, дважды я брал билет на самолет и сдавал его: ты запретила приезжать, но тебе и этого мало, ты добавила «Я люблю другого», господи, если бы это было так, но ты боишься оставить мне хоть какую-то надежду, я почувствовал, что сейчас потеряю больного, руки задвигались сами собой, не знаю, как закончил операцию, он был водолаз, для него лишиться слуха — полная катастрофа, сейчас он уже ничего… я перед тобой виноват, я знаю, но и преступникам когда-нибудь прощается, домой идти не мог, никуда не мог, забрел в реанимацию, человек, который еще под Новый год попал в аварию и перенес клиническую смерть, он жив до сих пор, а может, это уже другой, грудь равномерно поднимается и опускается, он живет сам по себе, какой-то промежуточной жизнью, живет, а ты и я, а мы с тобой? Бедная, каково тебе сейчас, только бы ты пережила все, перетерпела, и чтобы потом это не выместилось на Сером, как странно: тебя у меня больше нет, это я уж понял, а Сережа еще как будто мой, не иметь ничего и потерять сразу все, неужели это кара за Лидочку, обещай одно: если с тобой или с Серым что-то случится, я должен быть там, пусть не с тобой, при тебе, все, опять на дежурство, у тебя сейчас шесть часов утра и падает снег, или нет, он прошел ночью, со старого дерева у крыльца сдуло последние закоченевшие орехи, они канули в белое и глубокое, под деревом остались маленькие лунки, и это все, а я вхожу к тебе в палату, ты чуть приподнимаешься на подушке и улыбаешься мне сухими, прокушенными от боли губами; сквозняк, занавески взметнулись до потолка и опали, ты улыбаешься мне, это длится секунду, две, все может тем и кончиться — улыбка, взгляд, взлет занавесок, и мы забудем друг о друге, но я иду к твоей койке, и ты улыбаешься мне, ты улыбаешься мне.