Поговорим о странностях любви - [32]

«Оставите его и ключ у соседей. Счастливо».

«Я буду молиться за Вас, доктор!»

«Только не слишком громко».

* * *

Здравствуйте, Ванда Александровна!

Наверно, Вы удивитесь этому письму. Я — тоже. Просто почувствовал: если не засяду за какую-нибудь умственную работу, здешняя жизнь меня доконает. В моей командировке написано, что я прислан сюда «для оказания методической и практической помощи». Она вызывает у местных жителей мощный прилив доброжелательности и угощения. Здесь принято считать: если врач отказался от благодарности, значит, не уверен в благоприятном исходе. Соблюдаю ритуал и по утрам добросовестно маюсь головной болью.

Когда-то тут была древнегреческая колония. Судя по огромным амфорам, найденным при раскопках, знаменитым черным вином здешний гарнизон мог бы смыть с крепостных стен целый легион осаждавших. Но, видно, поскупились, за что и были наказаны непохмелившимися варварами.

От той эпохи остались только камни да древнегреческие монетки-дельфинки, местные девушки носят их на шее как кулоны. А дельфинов уже не видать. Лиман, на берегу которого стояла крепость, в жару покрывается нежно-зелеными водорослями и похож на огромную плавучую клумбу. Вечерами после операций я прихожу сюда и лежу над обрывом. Вода на вид до того плотная, густо намазанная между берегами, что тянет пойти по ней, аки по суху. Я и пошел. Топал чуть не километр: все по колено. Лягушки выпрыгивали десятками, настоящий фейерверк из лягушек! Опомнился только когда навстречу мне выплыл буксир с двумя баржами. Как джентльмен, я уступил им фарватер. В благодарность буксир оставил мне шлейф дыма и полкуплета Челентано. Если бы Вы были здесь, мы потанцевали бы прямо в лимане. Только это могло бы скрыть мое (зачеркнуто) искусство.

Не буду утомлять Ваш ослабленный организм дальнейшими описаниями местных пейзажей и нравов. До свидания.

P. S. Привет Азазелло, если он еще жив.

P. P. S. Полощите горло и закрывайте кран — если Вы еще не уехали (больничная привычка по сто раз напоминать одно и то же). Я буду через неделю.

С уважением

Александр Борисович Красовский

* * *

Добрый день, Ванда!

Кстати, день ли у Вас сейчас? Вы исчезли так внезапно, что я не успел выяснить, на сколько же часов Ваше время впереди нашего. Сообщите. И вообще — пишите!

По инерции продолжаю «выкать» — раз Вы даже тогда не захотели переходить на «ты». Итак, уважаемая Ванда Александровна, помните ли Вы еще меня? Боюсь, что нет. Тогда — о самочувствии. Как глотается? Чем полощется? Жду вестей с переднего края борьбы за Ваше здоровье.

Честно говоря, я обиделся: исчезли как Золушка! Вместо туфельки — кусок яблочного пирога, и фьють! Подумал: пока я спал, Вы выскочили на почту или в парикмахерскую. В ожидании Вас я все выдраил в доме и даже сделал блинчики, как Вы меня обучали. Ждал, ждал… Наконец во мне едок взял верх над рыцарем, и я все съел. Можете пожалеть, что сбежали до завтрака! А я жалею, что мы так быстро расстались. Надеялся, что поживете у меня еще несколько дней. И вдруг — на тебе!

Пишите, Вандочка. Целую.

А. К.

* * *

Здравствуйте, беглянка!

Не получили моего письма или не захотели отвечать?

Если первое, то передаем краткое содержание предыдущей серии. Некий подающий себе надежды врач встречает на операционном столе загадочную незнакомку. Оставив ему на память яблочный пирог, она исчезает. Крупно: озадаченная физиономия врача. Звучит тревожная музыка.

И все на этом закончится, Ванда? Где я еще найду такую прелестную гортань и изысканные бронхи? Если бы на Вас периодически не накатывала хандра, Вы были бы образцовой пациенткой. Не хнычете, не требуете дефицитных лекарств. Оставайтесь-ка у нас штатной больной, а? Работа не пыльная: рассказывать студентам, где что болит.

Мы, конечно, люди взрослые, но Вы никак не похожи на женщину, для которой все это пустяк. Неужто только из жалости к бедному хромому доктору? Как в том французском фильме: «Есть мужчины, с которыми проще провести ночь, чем объяснить им, почему вам этого не хочется».

До свидания (или прощайте).

А. К.

* * *

Ванда, милая!

Пишу вдогонку моему вчерашнему идиотскому письму. Не сердитесь: я совершенно выбит из колеи. Закрываю глаза и вижу: Вы кормите Азазелло с ладони, а эта полосатая контра, которая ни у кого из рук ничего не берет, ластится к Вам и хрипло мяучит. Ваши волосы рассыпались, зеленые глаза посматривают сквозь челку так лукаво, что мы с Азазелкой цепенеем.

Но Вы не переживайте: все утрясется. Наш город уже частично залечил нанесенные раны — а как не хочется залечивать! Напишите же поскорее. И регулярно полощите горло календулой. Мысль об этом будет согревать мою одинокую старость.

Ваш лечащий друг

А. К.

* * *

Письмо,

в котором рассказывается, как тоскливо уже третий месяц ходить на почту и, стараясь не встречаться взглядом с почтальоншей, бормотать: «Посмотрите, пожалуйста, нет ли чего на «К»…» Словно провинциальная старушка, которая спрашивает в большом ювелирном магазине: «Есть ли у вас дешевые бриллианты?» В наше первое и последнее свидание я вообразил было, что Вы и я — это уже мы. Максимум, что Вы можете позволить другому — сосуществовать рядом с собой. Ну давайте же не дуться! Я делаю первый шаг: перехожу на «ты». А ты напиши мне. Будем считать, что это твоя общественная работа. В ответ на письмо вышлю справку: «С такого-то по такое-то был охвачен таким-то вниманием».