Поговорим о странностях любви - [33]

Прости за треп. Боюсь остановиться, чтобы до меня не дошло: разговариваю с самим собой. Я тебя придумываю, да? «Не могут быть совсем настоящими города и люди, которые далеко и которых любишь».

Твой (если тебе это еще не наскучило) доктор.

* * *

(На блоке сигарет «Феникс».)

Вот и все. Можно курить и все остальное. Больше не буду надоедать. Через месяц последствия операции окончательно исчезнут и ничто уже не будет напоминать о маленьком приключении. Вы, наверное, правы: так лучше и Вам, и мне. Я не могу забыть Вас, но это, конечно, вопрос времени. Например, одной жизни.

Прощайте.

А. К.

* * *

Вандочка, милая, наконец-то!

Утром я безнадежно заглянул на почту, и вдруг — синий конверт с пейзажем города Невинномысска! Да будет благословен этот город и все его обитатели! Я тут же выучил письмо наизусть и перецеловал каждое слово. Но как их мало! Отмалчиваться целых три месяца и прислать один-единственный листок, правда, исписанный с двух сторон. А главное — в конце: «Целую». Люди, бросьте свои дела и спешите сюда: она целует меня!

Вечером перечел еще раз и расстроился: поцелуй-то утешительный. Целую, но: «видеться не станем». Вспоминаю, но: «давай не будем возвращаться к этому». Ну, знаешь!

Вокруг тебя такой заслон: муж, сын и, наконец, это козырное: «Я старше тебя на целых пять лет». Поверь, ты выглядишь моложе не то что меня, а и своего сына! Кстати, пришли ваши с Сережей фотографии.

Пора мне обрастать документацией.

Второй твой довод: «Зачем нам морочить голову друг другу?»

Моя голова трещит от диссертации и операций. Иногда хочется с кем-нибудь поболтать по душам, а ты тут как тут, всего восемь тысяч километров — рукой подать. И я целую эту руку!

Твой последний аргумент: «Мы совершенно (подчеркнуто дважды) не знаем друг друга». Вот и хорошо: такой простор для сюрпризов! Главное мне и так известно: ты прелесть. Но хочется узнать все, даже то, чего ты сама о себе не ведаешь. Эти тайны я буду хранить у себя на работе, в белом железном шкафу со скрещенными косточками, если Азазелло еще не слопал их. Он, кстати, передает тебе испепеляющий привет. Я присоединяюсь к нему. И, отогнав галантное животное, целую тебя. Пиши!

А. К.

* * *

Здравствуй, Вандочка!

Молодчина, что быстро откликнулась. Наконец я хоть что-то узнал о твоих делах. Завидую: ты умеешь от всего отрешиться, выйти из суеты, как из автобуса. И при этом ни о чем не жалеешь (или не подаешь вида?). А у меня вся жизнь из упущенных возможностей. Сейчас, например, сокрушаюсь, что не прописал тебе постельный режим еще на месяц. Всегда спешу, всегда опаздываю. Правда, те, кто меня ждут, тоже опаздывают. Мечусь между всеми вами, но всюду пролетаю, как фанера над Парижем (выражение нашей операционной сестры Леры).

Но вдруг мой Париж засверкал огнями: в честь доктора Красовского назвали новорожденного! Его матери пришлось срочно делать операцию, когда она была уже на сносях. Начиналось нагноение, и тут передовая медицина в моем лице одолела коварный недуг. На третьи сутки больная открыла глаза и попросила хлеба с салом. Аппетит уживался в ней с романтическими наклонностями. Перед родами она дала зарок: если все обойдется хорошо, назвать малыша в честь своего спасителя. Целый день я лучился самодовольством, а потом узнал, что муж моей пациентки — тоже Александр. Кто из нас двоих удостоился высокой чести дать имя младенцу, неизвестно.

Надо бы развить идею. Спас больного — его называют твоим именем, погубил — хоронят под твоим. Зря, что ли, в старину говорили: «Настоящий врач умирает с каждым больным». Тьфу-тьфу, не сглазить: ты принесла мне удачу! Все три с половиной месяца нашего знакомства, точнее, 3 месяца 18 дней, мне поразительно везло. Ни осложнений, ни жалоб. Может, ты нештатная богиня, покровительница отоларингологии? Будешь хорошо себя вести, пошлем на курсы усовершенствования богинь. И тогда под предлогом крайней занятости ты совсем перестанешь мне писать.

Твои письма доставляют мне столько радости! Если бы в Лувре (или в Севре?) вместе с эталонами килограмма и метра хранился бы эталон счастливого человека, я с успехом мог бы экспонироваться там, когда от тебя приходит письмо. До того образцовый, хоть веди ко мне зарубежных корреспондентов. Заходите, сэры, любуйтесь нашим простым ухогорлоносом! Вот на стене модель уха (работа над собой), вот приемник «Селга» (подъем материального благосостояния), далее, книги и гантели (гармоничное развитие личности). И, наконец, движимое имущество: кот. Правда, у бедняги Азазелло стало на два клока шерсти меньше. Расспрашивать о причинах было неловко, но, похоже, тут личная драма. Не подумайте, синьоры, что это типично для наших котов, наоборот! А на прощанье, господа, вот вам самое убедительное доказательство нашего превосходства: в изящной рамке висит рентгеновский снимок лучшей из больных. Нет, этого вам не понять! Кыш на свой Уолл-стрит, хиппи вы этакие!

А ты не обращай на них внимания и пиши мне. Твой друг и исцелитель

А. К.

* * *

Привет из Николаевки!

Опять я сельский житель. На этот раз нет ни лимана, ни древнегреческих развалин, зато винограда — сколько угодно! И мы всей больницей его ударно убираем. Твоего бы Сережку сюда!