Погода – это мы - [52]

Далее Скрэнтон описывает самоубийство Дэвида Бакела, приходя к заключению, что «самопожертвование доводит логику личного выбора до конечной цели».

Я не оправдываю ни самоубийство Бакела, ни самоубийства в принципе. Но важно помнить, что он совершил самоубийство не для того, чтобы сократить свой углеродный след. Его самосожжение – вполне в духе публичных самосожжений буддистских монахов в знак протеста против войны во Вьетнаме – было явно обставлено так, чтобы иметь свидетелей, оставить ожог в общественной совести, разжечь костер перемен. Оно превратило акт самоуничтожения в оружие, чтобы напомнить нам, что мы не хотим самоуничтожаться.

«Настоящий выбор, который стоит перед всеми нами, заключается не в том, что покупать, летать ли самолетами, или заводить детей, или нет, а в том, есть ли у нас желание обязать себя жить нравственно в разрушенном мире, где коллективное выживание человечества зависит от некой экологической благодати».

Что такое жить нравственно, как не делать нравственный выбор? Сюда относится выбор, что покупать, летать ли самолетами и сколько заводить детей. Что такое природная благодать, если не сумма ежедневных, ежечасных решений брать не больше, чем уместится в руках, питаться, не потворствуя желудку, создавать себе ограничения, чтобы мы все могли разделить то, что останется?

«Я не могу защитить дочь[328] от будущего и даже не могу обещать ей лучшей жизни. Все, что в моих силах, это научить ее: как проявлять заботу, как быть доброй и как жить, не нарушая границ природной благодати. Я могу научить ее быть суровой, но жизнерадостной, гибкой и благоразумной, потому что ей придется бороться за самое необходимое. Но мне также нужно научить ее сражаться за правое дело, потому что это не чье-то сугубо личное дело. Мне нужно научить ее, что все вокруг смертно, даже она сама и я, и ее мать, и весь знакомый нам мир, но с принятия этой горькой истины начинается мудрость».

С этого не начинается мудрость. С этого заканчивается капитуляция.

Кому есть дело до того, важно ли это для его дочери? Ее внукам будет все равно. Им будет не важно, была ли она доброй, или суровой, но жизнерадостной, или гибкой и благоразумной. Для них важнее всего будет, сделала ли она то, что было необходимо сделать. Будущее не зависит от наших чувств как таковых, но в значительной мере зависит от того, справимся ли мы со своими чувствами.

Скрэнтон прав в том, что это не чье-то сугубо личное дело. Почему бы не научить дочь, что, если она станет питаться по-другому и будет убеждать других следовать ее примеру, то она – они – мы – все вместе сможем поучаствовать в спасении планеты? Вместо того чтобы готовить ее к «борьбе за самое необходимое», почему бы не побороться за то, что нужно нам всем? Есть меньше мяса, реже летать самолетом, реже пользоваться автомобилем, заводить меньше детей – такой выбор требует борьбы. Если бы не требовал, то мы бы давным-давно его сделали. Мне до сих пор не удалось убрать из своего рациона молочные продукты и яйца. Если бы я был животным другого вида, мои обязательства зависели бы от моих желаний. Но я – человек, и мои желания зависят от обязательств. Решение сражаться за правое дело требует от нас отказаться от того, что является злом.

Я никогда не был знаком с Роем Скрэнтоном и никогда не встречал его дочь, но у меня есть обязательства перед ними, так же как и у них есть обязательства перед своей семьей. Так же как и у американцев перед бангладешцами. Так же как у жителей богатых районов есть обязательства перед теми, кто живет под тепловыми куполами и в продовольственных пустынях. Так же как у живущих сегодня есть обязательства перед грядущими поколениями.

* * *

Я согласен со Скрэнтоном в том, что мы не сможем надлежащим образом осмыслить экологический кризис – он определенно не в силах нас потревожить – пока не признаем его способность нас убить. И раз мы его создали, это означает необходимость признать нашу способность к самоубийству. Нам нужно отдавать себе отчет о том, что нас окружает смерть, даже если она еще не случилась, даже если ее легко не заметить, даже если наше самоубийство сначала убьет других.

Несколько месяцев назад[329] всего в нескольких кварталах от Нью-Йоркского университета, где я работаю, какой-то человек совершил самоубийство, сидя в своей машине. Несмотря на то что мы живем в эру общего доступа и вуайеризма, а Нью-Йорк переполнен пешеходами и камерами наблюдения, его труп пролежал в машине незамеченным больше недели. Агент по недвижимости, чей офис находился поблизости, припарковал мотоцикл перед этой машиной. Он не мог поверить, что внутри был труп, который, ко всему прочему, находился там уже столько времени. Дорожные полицейские, которые выписывают штрафы в дни, когда запрещается парковаться на определенной стороне улицы, часто не обращают внимания на автомобили, стоящие на запрещенной стороне, если водитель за рулем. Скорее всего, полицейские видели труп, но приняли его за живого человека. Проходивший мимо ребенок пожаловался на ужасную вонь, малыша вырвало на тротуар. Его мать ничего не заметила. Человек, выгуливавший собаку, заметил в машине фигуру, но подумал, что это задремавший водитель «Убера». Через два дня, увидев, что тело никуда не делось, он позвонил в 911.