Погибшая леди - [19]

Капитан Форрестер твердо стоял на своем: ни один из мелких вкладчиков не должен потерять ни доллара. Подающие надежды молодые бизнесмены почтительно выслушали его, но под конец заявили, что будут действовать по-своему, а если капитан хочет кому-то что-то компенсировать, это его дело. Тогда мистер Форрестер распорядился принести из подвалов свой личный стальной сейф, открыл его в их присутствии и выложил содержимое на стол. Государственные боны он тут же обратил в наличность, а акции горнорудной компании и другие ценные бумаги передал судье Помрою, чтобы тот пустил их в свободную продажу.

Тут судья поднялся и принялся ходить из угла в угол, теребя брелоки на цепочке от часов.

— Понимаете, миссис Форрестер, иначе порядочный человек поступить не мог. Если пять членов правления спрятались в кусты, капитану оставалось либо пожертвовать своим честным именем, либо спасти его. Вкладчики поместили деньги в этот банк только потому, что президентом в нем был мистер Форрестер. Для этих людей, чей единственный капитал — их руки да спины, имя капитана означало, что на здешний банк можно положиться. Он пытался объяснить своим молодым компаньонам, что вклады их клиентов, как бы они ни были незначительны, — это сбережения, предназначенные на покупку дома, на случай болезни, на то, чтобы дать образование сыну. Но молодые дельцы — наши умные головы, гордость округа — и бровью не повели, они сидели и спокойно наблюдали, как ваш муж отдает все до последнего, вплоть до собственной страховки! Каждый день банк с утра до вечера осаждала толпа — перепуганные насмерть шведы, поляки, мексиканцы. Большинство из них по-английски не говорят — видно, только одно слово «Форрестер» и было им понятно. Когда мы пробирались сквозь толпу, я слышал, как мексиканцы твердили: «Форрестер! Форрестер!» Я страдал за вас, миссис Форрестер, наблюдая, как капитан расстается с последним. Но, клянусь честью, я не мог с ним спорить! А уж эти жалкие молодые мерзавцы… — Судья остановился перед миссис Форрестер и обеими руками взъерошил свои густые седые волосы. — Честное слово, мадам, мне кажется, я зажился на свете! В мое время разница между мошенником и бизнесменом была куда заметнее, чем между негром и белым. Не следовало мне ехать с капитаном. Я плохой советчик. Будь на моем месте кто-нибудь из нынешних ловкачей-юристов, каким задумал стать Айви Петерс, он хоть крупицу вашего состояния сумел бы спасти! Но я не считал себя вправе воспользоваться своим влиянием на капитана. Для всех этих людей на улице его имя было залогом того, что они получат сполна за каждый свой доллар, и, видит Бог, они эти деньги получили! Я просто горжусь вашим мужем, мадам, горжусь тем, что знаком с ним!

Впервые Нил увидел, как краснеет миссис Форрестер. Румянец быстро залил все ее лицо. Глаза увлажнились.

— Вы поступили правильно, судья! Ни за что на свете я не согласилась бы, чтобы ради меня мистер Форрестер повел себя иначе. Он не смог бы смотреть людям в глаза, я ведь его знаю, — и, говоря это, она бросила на Нила, стоявшего в другом конце комнаты, взгляд, исполненный достоинства и легкой укоризны, будто он допустил по отношению к ней какую-то бестактность, хотя в чем его вина, он не догадывался.

Когда миссис Форрестер вышла распорядиться насчет завтрака, судья обернулся к племяннику:

— Я рад, сынок, что ты решил стать архитектором. Ума не приложу, как юрист может сделать честную карьеру среди этих дельцов нового поколения. Пусть законы толкуют такие, как Айви Петерс, а нам надо выбирать себе профессию, более подходящую для порядочных людей. От меня Форрестеру было мало толку, — он печально покачал головой.

— Форрестеры на самом деле обеднели?

— Мало сказать обеднели! Не представляю, как они будут сводить концы с концами. Капитан правильно говорит: у них не осталось ничего, кроме этого поместья.

Миссис Форрестер вернулась в гостиную и пошла пригласить мужа к завтраку. Едва она отворила дверь в спальню, как дядя с племянником услышали тяжелое хриплое дыхание, и тут же миссис Форрестер позвала их на помощь.

В алькове они увидели капитана, распростертого на железной кровати, миссис Форрестер силилась приподнять ему голову.

— Скорей, Нил, — задыхаясь, проговорила она, — надо подсунуть под него подушки. Возьми с моей кровати.

Нил мягко отстранил ее. Собрав все свои силы, он попытался приподнять капитана за плечи, и на лице его выступили капли пота. Ему казалось, что он поднимает раненого слона. Судья Помрой бросился в гостиную звонить доктору Деннисону — он сообщил ему, что у капитана Форрестера случился удар.

Но не такой человек был Дэниел Форрестер, чтобы удар мог лишить его жизни. Ему пришлось пролежать в постели не меньше трех недель, и все это время Нил помогал миссис Форрестер и Бену Кизеру ухаживать за больным. Проводя целые дни в доме на холме, Нил, однако, почти не бывал с миссис Форрестер наедине. Вернее, он, можно сказать, ее не видел. От свалившихся на нее забот она казалась какой-то отрешенной, не похожей на себя. Ей приходилось отвечать на множество писем, благодарить за присылаемые капитану фрукты, вино и цветы. Его друзья, рассеянные вдоль всей железной дороги от Миссури до самых гор, засыпали миссис Форрестер тревожными вопросами о его здоровье. Если она не дежурила у постели мужа или не готовила в кухне особую еду для него, она проводила время за письменным столом.