Погибшая леди - [17]

— Только не читай пока «Дон Жуана», — сказал судья со значительной улыбкой. — Подожди, пока повзрослеешь.

Естественно, что именно с «Дон Жуана» Нил и начал. Потом он проглотил «Тома Джонса»[7], «Вильгельма Майстера»[8] и взахлеб читал все подряд, пока не добрался до Монтеня[9] и полного собрания переводов Овидия[10], а добравшись до них, Нил уже не мог с ними расстаться. Кого бы он ни читал впоследствии, он все время возвращался к их сочинениям. По его мнению, эти двое джентльменов знали, о чем пишут. Даже в «Дон Жуане» Нил усмотрел некоторые «подтасовки», но на Монтеня и Овидия можно было положиться.

В собрании классиков имелись и труды философов, но в них Нил едва заглянул. Его не интересовало, о чем люди думали, он жаждал узнать, что они чувствовали и как жили. Если бы кто-нибудь заранее сказал, что полюбившиеся ему книги — тоже сочинения классиков и в них заключена вековая мудрость, он наверняка даже не стал бы их открывать. Но, наткнувшись на эти богатства самостоятельно, он зажил скрытой от чужих глаз, исполненной тайных наслаждений жизнью. Он читал и перечитывал «Героид»[11], и ему казалось, что лучше о любви никто не сказал. Для Нила эти книги не были средством развлечься, убить время, они представлялись ему живыми существами, застигнутыми в разгар происходящих с ними событий, и эти, с виду строгие и сдержанные, тома, казалось, немало удивлялись непрошенному вторжению в их жизнь. Нил как бы нашел щелку, чтобы подглядывать в прошлое, и ему открывался доступ в великолепный мир, где люди блистали, дерзали и вдохновенно грешили, и все это происходило давным-давно, когда об американском Западе еще никто не знал, а такого городка, как Суит-Уотер, и в помине не было. Целыми вечерами Нил упоенно читал, сидя у лампы, и это чтение открывало перед ним новые горизонты, помогало лучше разобраться в окружающих его людях и уяснить, чего он ждет от себя и от них. Почему-то, начитавшись этих книг, Нил решил стать архитектором. Как знать, если бы судья Помрой оставил свое собрание классиков в Кентукки, жизнь его племянника, пожалуй, сложилась бы по-другому.

Наконец-то наступила весна, и с ее приходом поместье Форрестеров небывало похорошело. Капитан проводил долгие счастливые дни, ухаживая за цветущими кустами, и его жена, когда приходили гости, обычно шутила:

— Сейчас, сейчас, я пошлю за мистером Форрестером нашего английского садовника, видите, он возится в саду.

В начале июня, когда на розах капитана начали появляться бутоны, его приятные занятия были внезапно прерваны. Однажды утром он получил тревожную телеграмму. Капитан вскрыл ее садовыми ножницами, вернулся в дом и попросил жену позвонить судье Помрою. Банк в Денвере, где Форрестеры хранили почти все свои сбережения, обанкротился. В тот же вечер капитан и судья курьерским поездом выехали в Денвер. Давая племяннику последние распоряжения насчет дел в конторе, судья обмолвился, что боится, как бы капитан не потерял большую часть своего состояния.

Миссис Форрестер, по-видимому, не сознавала, что им грозит опасность, она приехала проводить мужа на вокзал и говорила о предстоящем путешествии просто как о деловой поездке. Нила же мучили мрачные предчувствия. Мысль, что миссис Форрестер будет нуждаться, приводила его в ужас. Она из тех, кто всегда должен располагать деньгами, и необходимость отказаться от привычки жить на широкую ногу будет для нее губительна. В стесненных обстоятельствах миссис Форрестер перестанет быть самой собой.

Нил обедал и ужинал в единственной городской гостинице, и на третий день после отъезда капитана Форрестера он, к своему огорчению, обнаружил в списке постояльцев Фрэнка Элингера. Ужинать Элингер не спустился, а это, несомненно, означало, что он отправился к миссис Форрестер и хозяйке дома пришлось собственноручно готовить ему угощение. Нил знал, что она воспользовалась отсутствием мужа и на неделю отпустила свою кухарку Мэри погостить у матери на ферме. По мнению Нила, явиться в Суит-Уотер как раз, когда капитан уехал в Денвер, было со стороны Элингера верхом неприличия. Должен же он понимать, что по городу поползут сплетни?

Нил сам собирался вечером навестить миссис Форрестер, но теперь решил вернуться в контору. Он допоздна читал, потом лег, но спал плохо. Незадолго до рассвета его разбудило громкое пыхтенье паровоза в депо. Он попытался накрыться с головой и снова заснуть, но свист выпускаемого пара странным образом будоражил его. И во сне Нил не мог отделаться от ощущения, что наступило лето и скоро над болотом Форрестеров разгорится великолепный рассвет. Он проснулся и вдруг, как в детстве, еще не встав, пронзительно остро почувствовал радость лета. Нил вскочил и быстро оделся. Сейчас он отправится на холм, пока Фрэнк Элингер почивает в лучшем номере гостиницы и можно не опасаться его нежелательного вторжения к Форрестерам.

Охваченный нежностью и горя желанием проявить заботу, Нил поднимался в предрассветной мгле по обсаженной тополями дороге, однако к дому не пошел, а перейдя второй мост, свернул через заливные луга к болоту. Небо уже мягко розовело и серебрилось — занимался безоблачный летний день. Тяжелые, поникшие от росы травы льнули к ногам, брюки промокли до колен. По всему болоту, словно прохладные серебристые простыни, белели заросли блестящего, увлажненного росой ваточника и расстилал свои кустики болотный молочай, усыпанный малиновыми цветами. Свежий утренний воздух, переливающееся нежными красками небо, окропленные предрассветной росой цветы и травы — от всего веяло какой-то божественной чистотой. Все, что росло и дышало вокруг, казалось, радостно пело, ликовало, напоминая утренние трели птиц, взмывающих в прохладную высь. На востоке по шафранному небу начало разливаться бледное, желтое, как вино, солнечное сияние, золотя душистые луга и верхушки тополей в роще. Нил недоумевал, почему он не приходит сюда чаще в этот ранний час, чтобы встречать день, пока люди с их вечной суетой не испортили все, пока утро еще полно незапятнанной прелести, словно дар, доставшийся нам от славного, давно минувшего прошлого.