Поэзия США - [175]

Я поднялся, неся в себе тяжесть похмелья, я нашел в темноте остроносые туфли из Рима и двинулся вдаль коридором, повинуясь тем стрелкам, на коих стояло «Бассейн». Я проскакивал в лифте с щитком красноглазым Вавилон этажей, полных шлюх и коммивояжеров.

И я вышел на крышу. В бассейне вода мелкой дрожью дрожала, потому что внизу, в номерах, до сих пор занимались любовью. Все же воздух здесь был. Из спасательной службы создание хрупкое с ноготками своими возилось. Заря осветила ее странноватую правую ногу, пересыпанную золотистыми блестками шрамов. Прищурился я, наблюдая сквозь арку изгиба ноги бесноватый задымленный город и рассветное солнце над ним. Не спеша рассказала та девушка мне, что, столкнувшись друг с другом, такси — сразу пять — ее сбили два года назад в Бенсонхерсте и она потеряла

коленную чашечку — к счастью, не жизнь.

Солнце грозно встряхнуло отель, будто шейкер, и девушка прыгнула в хрупко-зеленую воду, а мне все казалось, что я отсыпаюсь еще десятью этажами бассейна и девушки ниже. Ну и девушка перевернулась легко в своем водном балете и такой же упрямой, прекрасной и цельной была, словно солнце, трясущее этот отель. Искалечена всеми смертельными скоростями моей родины, девушка все же плыла, и готов я обнять был ее в этой нежной зеленой воде, чуть дрожащей от страсти коммивояжеров. С этой девушкой оба мы были бессмертны на высоте сорока этажей, и я мог бы с ней вместе взлететь из бассейна, всей кожею чувствуя воздух, словно воду, пульсирующую от любви. Мы летели бы с ней над разорванным в клочья пространством, и над клочьями ранней зари, и над булькающими голубями, над домами, стреляющими друг в друга холостыми зарядами вспышек рекламных.

Мы летели бы с ней над пакгаузами, над заливом и над тем кораблем, что привез меня в эту страну, а теперь отдыхает, белея внизу на приколе.

О, вздымай нас, вода зеленая города, когда мы поднимаем вверх дном эту гавань, изменяя лениво весь план сумасшедшего города, будто все эти улицы — пух или просто на землю осевшая царственно сажа…

Мы, летели бы с ней — я держал бы ее, как держу свою голову, задыхаясь от света, глаза защищая от чуткого солнца пьянчуг, пробужденных внезапно.

Мы летели бы с ней, и я был бы так счастлив тогда убаюкать ее над автобусами и кораблями в зыбком воздухе, странно похожем на водный балет.

Мы летели бы с ней в невозможно прекрасном объятии невозможности!

Женщина, существованье, идея, плясунья из храма — та упрямая девушка из Бенсонхерста с коленом, которое сделано заново прямо из солнца, мне вернувшая вновь удивленье тому, что могу удивляться!

О худенький символ, который могу я обнять, наконец-то прижать и с которым могу я взлететь.

О нечто на Родине, то, что нам не дает быть чужими друг другу, когда мы друг с другом, и даже тогда, когда мы друг от друга совсем далеко, но хотим возвратиться.

ВОДИТЕЛЬ © Перевод А. Кистяковский

Конец войне. Я вышел на свет

Из темной палатки моей и побрел

Туда, где остров меж белых камней

Сливается с морем. Сверкающий свет

Слепил мой ум, как наставший мир,

В котором я брел к зеленой воде,

А потом запел и поплыл.

Обломки на дне. Здесь дрался десант,

Погибший в бою за остров. Я плыл

На пенно-прозрачном гребне волны,

Как семечко ясеня на ветру, и вниз,

К дну устремленная тень моих ног

Неожиданно указала мне место, где я

Чуть не укоренился телом навек,

Чтобы расцвести душой в небесах.

Рыжий, изъеденный ржавчиной вездеход

Виделся мне, как сквозь полог слез

Радости или тоски, но он

Был погружен в нерушимый покой

За гранью хрупких человеческих чувств.

Нырнув, я подплыл к нему и скользнул

Туда, где умер водитель у рычагов.

Затаив дыханье, я немо сидел,

Медленно привыкая в призрачной глубине

К слепяще яркому виденью мертвецов,

Глядящих дырами выжженных глаз

На свой застывший в безмолвии мир,

А поверху трепетала зыбкая пелена,

Еле различимо разделявшая жизнь

И смерть. Живой, но неслышимый самолет,

Летя, не смог мне сюда прорычать,

Почему я остался жив и сижу,

Судорожно вцепившись в ржавые рычаги

Застывшего навсегда вездехода, — ведь он

Разбит о белый коралловый риф

Волной последней атаки войны.

— Я просто дух, — попытался я

Сказать, но, услышав лишь бульканье пузырей,

Прозрел извечную правду: чтоб стать

Духом, надобно утратить навек

Земную речь, осмысленный взгляд

И воздух в гулких, как живые колокола,

Легких, надобно улететь наконец

(Хотя, возможно, ты уже опоздал)

Туда, где кто-то другой до тебя

Так и не смог свободно вздохнуть —

Улететь в неведомое, испокон веков

Доступное взгляду и слепящее разум,

Солнечно распростертое ад сумрачным океаном

Вечно неизменное небо.

ОГНИСТОЕ ПРАЗДНЕСТВО © Перевод А. Кистяковский

Множилось круженье колес. Факир,

Дыша огнем вдоль аллеи, сжигал

Платье женщины, обещавшей стриптиз

Медленным подобием танца. С земли

По звонким рельсам на ходулях опор

Струился к небу вагончатый змей

В чешуе цветных фонарей, а внизу

Юркие машинки, угловато кружа,

Искрили прутьями электрических штанг

Серую контактную сетку над головой

Тех, кто пытался прямить их бег.

Я плыл сквозь круговерть рук и лиц,

Мимо столов, яривших азарт

Яркими кругами рулеток, и вдруг

Увидел родителей впереди… Отец