Поэзия социалистических стран Европы - [128]

Мысли темные прочь отбросим —

ведь без жизни нет умиранья,

а свободы нет без страданья,

грязь и мусор уносят реки,

сбрось одежду, она не навеки,

человек растет в человеке!

Песня крестьянина Перевод А. Суркова

Тело мое все избито, взгляните,

щеки пожухли,

губы опухли,

длани мои кровенеют,

очи мои пламенеют.

Было — земля, очаг,

каждый свой шаг

отдал земле я в подарок.

Эти проклятые черти явились,

трупы повсюду за ними ложились,

сына и мать у меня погубили,

жену?.. быть может, жену осквернили?

Подлые твари!

Сердце вскипело,

не утерпело,

и я ударил!

Бьют меня, как скотину, за это.

В жаркие очи мои посмотрите

и мне скажите —

в глазах еще родина светит?

Матери убитого партизана Перевод М. Голодного

Когда потянулся впервые сынок

к тебе, ты в слезах улыбнулась устало:

О, только бы сильным ты вырасти мог!

Его к материнской прижала груди

и сонному ласково ты прошептала:

— Расти… Твое счастье, мой сын, впереди.

Сын рос и мужал. Шли за годами годы,

и он отозвался на голос свободы.

Ему на прощанье ты руку пожала.

— Вернешься… Я верю! — ты тихо сказала.

Погиб он, в печали ломаешь ты руки,

а ветер доносит неясные звуки:

«Мать, жить хорошо, но даю тебе слово:

готов умереть за свободу я снова!»

Иван Минатти

^{131}

Поход Перевод Б. Слуцкого

Над нами небеса и бег луны.

Она всю землю залила лиловым,

и этим блеском мы ослеплены.

Высоких сосен белые стволы

идут за нами. Нет конца дороге

и мыслям, что, как веки, тяжелы.

— Спокойной ночи, сосны, — говорю

в прозрачной ночи одиноким соснам

и сквозь снега опять тропу торю.

Идем вперед на поиски свободы.

По снегу, словно по шоссе, идем,

а на плечах — мешки и пулеметы.

Май на Соче Перевод Б. Слуцкого

Давно, давным-давно, когда-то,

весенним утром

цвела черешня среди нас:

был май такой же, как сейчас.

Над белым цветом

шумели пчелы.

Над белым светом

синела синева рассвета.

Давно, давным-давно, когда-то

во мне цвело тысячецветье —

как и сейчас, был май на свете.

Средь тех цветов

черешневою белизною

твое лицо

сияло предо мною.

Давно, давным-давно, когда-то

был снова май,

но дни и ночи

гремело и рвалось на Соче.

И с той поры

в моей груди

цветут кровавые цветы.

Забыть тот май она не хочет:

в ней тени черепов хохочут.

«Кого-то ты должен любить…» Перевод М. Кудинова

Кого-то ты должен любить,

хотя бы траву или реку,

дерево или камень.

Кому-то на плечи ты должен руку свою положить,

чтоб насытилась близостью этой рука.

Кому-то ты должен отдать

облака свои белые,

птиц беспокойных мечты,

птиц бессилия, полных тревоги.

(Ведь где-то есть и для них

гнезда покоя и нежности!) Должен,

ты должен кого-то любить,

хотя бы траву или реку,

дерево или камень.

Потому что деревья и травы

об одиночестве знают

(остановившись на миг,

шаги удаляются дальше и дальше),

о жалости знает река

(над своей глубиною склонившись),

а камень знает о боли

(когда на безмолвное сердце его

тяжело наступает нога).

Кого-то ты должен любить!

Кого-то ты должен любить!

И с кем-то ты должен рядом идти,

всегда только рядом.

Камни, травы, деревья, река —

молчаливые спутники всех чудаков одиноких,

молчаливые добрые спутники,

что говорят лишь тогда,

когда умолкают люди.

Лойзе Кракар

^{132}

«Я в трансагентствах задаю вопрос…» Перевод А. Кушнера

Я в трансагентствах задаю вопрос,

когда же во Вселенную отчалит

первый корабль?

Должны мы все, кто в это верит, чаще

в служебные стучаться кабинеты,

чтоб, час отхода выяснив,

просунуть контрабандой меж мотков

колючей проволоки, пороха, товаров —

пшеницы семена,

и певчих птиц,

и несколько поэтов.

Поэзия Перевод А. Кушнера

А вечером растрепанное тело

я привожу в порядок,

латаю мыслей порванную сеть

и отправляюсь с нею на охоту,

как в море, в ночь.

Мне удается выловить звезду,

набить суму чешуйчатыми снами

и возвратиться на берег счастливым.

Я счастлив и тогда, когда встречаю

на острове каком-нибудь безлюдном

богиню под руку с поэтом,

слеп, как сверчок, он для нее поет

О море ночи — ты моя земля,

я по тебе ступаю, как по суше,

и ты — мой день, так ясно на душе!

Никто ничем вокруг не угрожает.

Я погружаюсь, словно жабрами дыша,

и кораблей потопленных касаюсь,

приветствуя блуждающих матросов —

таких же, как и я, скитальцев вечных,

и раковину с жемчугом ищу

средь пучеглазых рыб.

Мне раковина с жемчугом нужна,

мне, и поэту, и его подруге,

его Венере. В лопнувшие сети,

что тяжести не выдержала дня,

чешуйчатые сны ловлю весь вечер,

всю ночь, чтоб не сойти с ума.

Рай Перевод Ю. Левитанского

Мир начинался при сотворенье

большим одиночеством человека.

В каменном этом, скучном раю

змеи шипели и волны шипели,

и оставалась от этого после

в сердце зеленая рана тоски…

После явилась Она.

Словно львица,

рану она языком зализала,

тесно прижалась к нему

и сказала,

тайну ему величайшую выдав:

— Вот я, — сказала, — смотри, я твоя!

— Вот я, я твой! — он ответил.—

О боже,

как повторяется это!

Мы тоже

рядом сидим все на той же скале,

и говорим мы, наверно, похоже —

шепчем все те же молитвы влюбленных,

вновь открываясь ветрам и волнам,

что, приближаясь по берегу к нам,

наши сердца обнаженные лижут…

Ну, а когда она снова уйдет,

так же внезапно, как прежде явилась,

вновь мне останется каменный рай

и одиночество человека,

век обреченного плыть на скале

к дальнему берегу, следом за нею,

следом за нею, за той, что ушла.

Пепел на звездах