Поэзия социалистических стран Европы - [120]

по небу, распятому горними кручами Чврсницы.

В терновнике шепчется ветер и трется о скалы.

Не спит кто-нибудь? Есть ли кто-нибудь, кто бы увидел,

как в сердце сжимаю войной заглушенное слово

в селе этом вымершем, сумрачно горбящем крыши?

Зачем эта рана в груди? Почему не проходит?

Не дайте заглохнуть, о горы,

зерну, что заложено в душу мою, словно в пашню.

Не знаю, где смерть притаилась в засаде.

Предчувствую многие весны,

предчувствую нашу любовь… Не высказать этого.

Откровения Перевод Л. Тоома

Частицей души поспешим причаститься

К далекой стране, к небесам далеким,

Чтоб и в разлуке не разлучиться

С тополем, с облаком одиноким,

Которым подарена эта частица.

Не будем ходить по земле с испугом:

Пускай поведает наши тайны

Морским берегам и речным излукам

Слеза случайная, смех случайный

И берег неведомый станет другом.

Иное увидим при хмурой погоде,

Иное — в певучести знойного гула

И сызнова обретем в походе

Все то, что в глубинах души уснуло.

И к заводи каждой,

К поляне каждой,

Увидев незримые их сраженья,

Привяжемся сердцем,

Исполненным жажды,

Косноязычья

И благоговенья.

Земля поразит нас разнообразьем,

И все позабытое

Вспомнится снова,

Когда мы все города украсим

Красотами городка родного —

Тополем,

Облаком одиноким,

Знакомым окном

И дымком пекарен…

Давайте всем небесам далеким

Свои глаза,

Не скупясь,

Раздадим!

Соча Перевод А. Ревича

Цирилу Космачу

Повстречался я с нею за горной грядой.

Мимо пастбищ я шел по тропинке крутой.

Шел я к склонам зеленым за грань перевала,

Чтоб ко мне моя Соча, целуя, припала,

Чтобы спутала волосы ветром долины

И покоем овеяла блудного сына.

Я ее повстречал, и она ослепила,

Словно серым крылом светлый мир заслонила.

Где слова, чтоб обнять эту просинь излучин,

По которой тоскую, которой измучен?

Что за цвет? Голубой? Серебристый? Зеленый?

Все река полонила — эти долы и склоны.

Вся она словно сон, как трава молодая.

Отшумевшие ветры вновь шумят, пролетая.

Где слова, чтобы выразить эти красоты?

Разве можно прибавить к синеве позолоту?

Предо мною граница, синеглазая Соча.

Как влекут, как манят эти ясные очи!

Здесь, где быстрым судам неизвестна дорога,

Мне бы синей надежды и любви хоть немного!

Если тянет тебя к синеве небосвода,

Пусть он будет как эти бегущие воды;

Если манят тебя чьи-то нежные очи,

Вспомни Сочу, вернись к своей Соче!..

Крето Хегедушич (Хорватия)

Весна. 1930 г.

Босния и Герцеговина

Изет Сарайлич

^{121}

Рожденные в двадцать третьем, расстрелянные в сорок втором Перевод И. Ивановой

Брату Еще, расстрелянному16 июня 1942.

Ему и всем, которые были как он.

Сегодня вечером мы будем любить за них.

Было их двадцать восемь. Было их пять тысяч и двадцать восемь,

было их больше, чем в песне может вместиться любви.

Сейчас бы они были отцами. Сейчас их нет в живых.

Мы, которые по перронам века отболели одиночеством всех мировых Робинзонов,

мы, пережившие танковые атаки

и никого не убившие,

маленькая моя, большая моя,

сегодня мы будем за них любить.

И не спрашивай, могли ли они вернуться. И не спрашивай,

могли ли они повернуть обратно в последнем пути,

когда впереди алел Коммунизмом горизонт их желаний.

По их лишенным любви годам, все в ранах и при этом прямо

прошло будущее любви. У них не было тайны примятой травы,

не было тайны опустившейся руки с выпущенной лилией,

не было тайны первой расстегнутой пуговицы там,

где шея сходит на нет.

Были ночи, была проволока, было небо, на которое смотрят

в последний раз, были поезда, которые возвращаются пустыми.

Были поезда, и были маки, и с ними, с печальными маками того

лета войны, отлично наловчившись подражать,

соревновалась их алая кровь.

А на Калемегданах и Невских проспектах, на Южных бульварах и

на набережных Расставания, на площадях Цветов и мостах Мирабо,

прекрасные и тогда, когда не любят,

ждали Анны, Зои, Жаннеты. Ждали возврата солдат.

Нe вернутся, ну что ж, их белые, не знавшие объятий шеи

достанутся парнишкам помоложе.

Не вернулись. По их расстрелянным глазам

прошли танки, по их расстрелянным глазам,

по их недопетым марсельезам. По их простреленным как решето

иллюзиям. Теперь бы они были отцами. Теперь

их больше нет, там, где встречаются, чтоб любить,

там сейчас ждут их могилы.

Маленькая моя, большая моя,

сегодня мы будем любить за них.

«Граммофон заведите старинный…» Перевод И. Инова

Граммофон заведите старинный

и старинные вальсы послушайте!

Дождик, дождик

льется

на цветы, на стихи, на бронзу.

На листву, на деревья, на губы

дождик,

дождик

льется

предзнаменованьем разлуки.

Всласть ли любили вы, те, кто

этих стихов моложе?

Лето пришло

и прошло…

Вдоволь ли вы налюбились?

Граммофон заведите старинный,

и старинные вальсы послушайте,

и тихонько вместе с дождем

старомодно

поплачьте, поплачьте!..

Письмо в тысяча девятьсот сорок первый год Тане Савичевой Перевод Ю. Левитанского

Таня, Танюша.

О, если бы можно тот май

продолжить на десятилетье!

В Ленинграде цветет жасмин,

как будет цвести

и двадцатилетье спустя.

Слушай, малышка,

брось Маршака и Чуковского

и на улицу выбеги,

не пропусти ни единого дня —

в жизни твоей их осталась

самая малость.

А Маршак не станет серчать за то,

нет, Маршак не осудит тебя,

что ты в этом мае ему изменила.

Милая,

детских писателей сердит лишь то,

что читатели их умирают так рано.