Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв. - [33]

Каждый врет на всякий случай,

Что, мол, друг он наилучший;

Тот, кто верит, тот простак,

Ибо получилось так:

В нашем мире званье это —

Как разменная монета,

Но отыщется не вдруг

Настоящий, верный друг.

Художнику Перевод Ю. Петрова

Образ дальний, сердцу милый

Кистью воссоздай умелой

И портрет моей любимой

По стихам вот этим сделай:

Ты изобрази вначале

Смоль и блеск кудрей крылатых,

Чтоб они напоминали

О дождях и ароматах;

Лоб — белее зимней вьюги,

Тенью полные ресницы,

А над ними — брови-дуги,

Что хотят соединиться;

Напиши их, чтоб не знали,

Как союз основан дружный,

Что тут есть: дуга одна ли

Или дружба полукружий?

Напиши глаза-сапфиры,

Пламя их изобрази ты —

Синее, как у Афины

Или дивной Афродиты[58];

Тронь лицо нежнейшим тоном

Лилии и розы разом,

Уподобь лицо бутонам

Майским, росным, светлоглазым;

Сделай так, чтоб стало ясно:

Губы манят к поцелуям.

И к гармонии прекрасной

Путь блаженный неминуем;

Чтобы, отгоняя тучи,

Сам Эрот[59] летал над нею,

Чтобы мы узрели тут же

Душу светлую — Психею[60];

Но чтобы одежда тело,

Покрывая, не скрывала,

Чтобы красота блестела

Под покровом покрывала!

На смерть отца Перевод Ю. Петрова

Как и что сказать могу я, где, скорбя, найду слова я,

Чтобы выплакаться вволю? Боль и горечь велики.

Горе, я отца утратил, а моя страна родная

Патриота потеряла, утешенье — бедняки.

Был он — как икона в церкви, был он добрым и суровым.

Сколько раз он, представая пред внимающей толпой,

Из сердец жестоких слезы исторгал горячим словом

И гасил порока пламя и страстей порыв слепой.

В час, как над землей молдавской гром раскатывался адский,

И разор, грабеж, убийство прятались в дыму густом,

И над углями вздымался полумесяц азиатский,

Он провозглашал победу мудрым словом и крестом.

Был ума он преисполнен, благородства был такого

И к возвышенным деяньям, к милосердью склонен так,

Что и в разоренном доме у него искали крова

Муза языка родного и с чужою речью враг.

Проповедуя усердно цель, которой нет дороже,

Верен зову, что глаголет: «На земле работник будь!»,

Он указывал дорогу неокрепшей молодежи —

Через темные могилы к новой жизни светлый путь.

Он всю жизнь свою боролся против вспененного вала,

Против гроз, одолевая жизни бурный океан;

Чтоб детей растить, отец мой не щадил себя нимало —

Так птенцов своею кровью кормит птица-пеликан.

Боже, он — перед тобою; если скажешь, что нетленно

Хоть одно из дел, внушенных силой духа твоего,

Полон грусти и признанья, я молю тебя смиренно:

Дай ему покой на небе, мне же — душу дай его.

Грусть Перевод Ю. Петрова

Придешь ли ты, кумир мой непорочный?

Я жду тебя в печальной тишине

С тех пор, как соловей умолк полночный

И только вздох мой тяжкий слышен мне.

Порой цветенья быть тут довелось мне,

И жизнь была весенне-хороша;

Минуло время золотых колосьев,

Иною стала и моя душа.

И, как роса, что умывает даром

Цветок, почти убитый жаром дня,

Я слезы лью — я так борюсь с пожаром,

В могилу увлекающим меня.

Здесь счастлив был я под зеленой сенью

С тобою, драгоценный мой цветок…

Пришла пора жестокому мучёнью —

Я гибну, ибо стал я одинок.

Александру Донич (1806–1866)

^{35}

Мысль Перевод Г. Перова

Я смотрю на небо. В ясной вышине

Взор мой изумленный горестно блуждает.

Я любуюсь солнцем, что в сплошном огне,

Согревая землю, радостно сверкает.

Но и твердь и солнце — от земли далеко.

И вовек подняться нам не суждено

Выше, чем природой, мудрой и жестокой,

Людям от рожденья определено.

На орла смотрю я жадными глазами,

Как стремит он к небу гордый свой полет,

Рассекая воздух мощными крылами

Над сияньем вечным снеговых высот.

И сдержать не в силах скорбного стенанья,

Я к земле склоняюсь горестным челом,

— Человек, — шепчу я, — жалкое созданье,

Почему не можешь взвиться за орлом?

  Но внезапно к небу мысль моя взлетает

Молнией чудесной, полною огня,

Устали не зная, солнце обгоняет

И нетерпеливо дальше мчит меня.

Все она объемлет, видит, постигает,

Суть вещей находит, время и закон

И, не зная смерти, дальше улетает

К вечному порогу, к тайне всех времен.

Родной племянник Перевод К. Ковальджи

Под лавкой ночью в час мышиный

Собрались все мышиные старшины.

  Они решили, что отныне

  В их родовой твердыне

  Лишатся полномочий

  И потеряют все посты

Те, у кого окажутся хвосты

Размеров установленных короче.

  И что в годину бед

  Они оставят просто

  Жестокой кошке на обед

  Мышей не долгохвостых.

Хвосты, как видно, в их общине

Явились знаком гордости как раз,

Как составляют бороды у нас

Понятие о месте и о чине.

По той ли, по иной причине,

  А принят был такой указ

И был приведен в исполненье.

  Но через пару дней

  Средь тех мышей,

Чей хвост достоин удивленья,

Мышонок без хвоста, склонясь над списком,

  Перечислял опальных с писком!

Один хвостатый вытерпеть не смог,

  Толкнул соседа лапкой в бок:

«Каким путем — понять я не могу —

Он оказался в избранном кругу?

Таких, как он, взашей мы гоним!

И как молчишь ты, убеленный сединой?»

«Молчу, ведь он — племянник мой родной.

«Достаточно, я понял».

      _____

Неужто даже в норках мелких

  Законны сделки?

Александр Хаждеу (1811–1874)

^{36}

Москва в 1812 году [61]

Века ты простоял, град сильный, величавый!

Хоть разражался гром о белый камень твой,

Ты уцелел в борьбе и с Польшей и с Ордой.

Их следу нет! А ты, повитый древней славой,