Поэзия Михаила Васильевича Ломоносова - [17]

И течь россиянам во сретенье хотят.

Там нимфы по брегам в веселии ликуют,

И в осень зефиры между древами дуют;

Вменяя, что лице земное расцвело.

Тогда возвел монарх веселое чело

К начальникам своих победоносных ратных,

Что видит в целости другов своих обратных.

Отрада всех живит, стократно выше бедств.

Отвсюду слышен глас желаний и приветств:

«Уже нам, государь, твоими в запад персты

Врата для подвигов торжественных отверсты;

И промысл дал тебе земли и моря ключ:

По их обширности распростирай свой луч.

Нам сносны все труды и не ужасны смерти,

Лишь только бы твоих врагов гордыню стерти,

Отечеству подать довольство, честь, покой

И просветить народ, как дух желает твой».

Усердным толь речам Петр радостно внимает,

Но, к городским стенам приближась, воздыхает:

Смотря на разные повержения тел,

Кому как умереть предписан был предел,

Прощается у них печальными устами:

«О други верные, я вашими кровями

И общих и своих преодолел врагов.

Небесных радуйтесь сподобившись венцов.

Примером с высоты другим по вас сияйте

И мужество в сердца полкам моим вливайте».

Рыдание конец был жалкой речи сей,

И манием дал знак к сокрытию костей.

Чрез стены проходя, от древности наследии,

Что были долго нам от межусобства вредны,

Он оком облетел преодоленный град;

Рассматривает сам все множество громад.

Между различными едина изваянна

Великим именем являет Иоанна.

Сей бодрый государь в Россию первый ввел

На бранях новый страх земных громовых стрел.

Неслыханны пред тем и сильные удары

Почувствовав от нас против себя, татары

Вовек отчаялись над россами побед:

Скончался с гордостью ордынскою Ахмет.

Сие старинное орудие военно

В смущенны времена осталося плененно.

На выгоды свои, на знаки наших бед

Смотря с веселием, тогда гордился швед.

Теперь против него обратно пусть пылают

И вместо радости во брани устрашают.

Коль многи тягости оружий роковых,

Что в приступлении вредили нас и их,

Лежат по улицам и бомб и ядер кучи,

Наметанные там из грозной россов тучи.

Меж целыми число расседшихся громад,

Что выше сил своих на нас пускали град.

Там потрясенный дом на дом другой склонился,

Иной, на улицу повержен, разрушился.

По всходам, по стенам, по кровлям угли, прах

Показывают вид, каков был самый страх.

О смертные, на что вы смертию спешите?

Что прежде времени вы друг друга губите?

Или ко гробу нет кроме войны путей?

Везде нас тянет рок насильством злых когтей!

Коль многи, вышедши из матерней темницы,

Отходят в тот же час в мрак черныя гробницы!

Иной усмешкою отца повеселил

И очи вдруг пред ним вовеки затворил.

Готовому вступить во брачные чертоги

Пронзает сердце смерть и подсекает ноги.

В средине лучших лет иной, устроив дом,

Спокойным говорит, льстясь здрав пребыть, умом:

Отныне поживу и наслаждусь трудами;

Но час последний был, скончался со словами.

Коль многи обстоят болезни и беды,

Которым, человек, всегда подвержен ты!

Кроме что немощи, печали внутрь терзают,

Извне коль многие напасти окружают:

Потопы, бури, мор, отравы, вредный гад,

Трясение земли, свирепы звери, глад,

Падение домов, и жрущие пожары,

И град, и молнии гремящие удары.

Болота, лед, пески, земля, вода и лес

Войну с тобой ведут и высота небес.

Еще ли ты войной, еще ль не утомился,

И сам против себя вовек вооружился?

Но оправдал тебя военным делом Петр.

Усерд к наукам был, миролюбив и щедр,

Притом и меч простер и на море и в поле.

Сомнительно, чем он – войной иль миром – боле.

Другие в чести храм рвались чрез ту вступить;

Но ею он желал Россию просветить.

Когда без оныя не ввел к нам просвещений,

Не может свет стоять без сильных воружений.

На устиях Невы его военный звук

Сооружал сей град, воздвигнул храм наук!

И зданий красота, что ныне возрастает,

В оружии свое начало признавает.

Посмотрим мысленно на прежни времена:

Народам первенство дает везде война.

Науки с вольностью от зверства защищает

И храбрых мышцею растит и украшает.

Оружие дано природою зверям;

Готовить хитростью судьба велела нам.

Народы дикие, не знаючи науки,

Воюют пращами и напрягают луки.

Открой мне бывшие, о древность, времена;

Ты разности вещей и чудных дел полна.

Тебе их бытие известно все единой:

Что приращению оружия причиной?

С натурой сродна ты, а мне натура мать;

В тебе я знания и в оной тщусь искать.

Уже далече зрю в курении и мраке

Нагого тела вид неявственный в призраке.

Простерлась в облака великая глава

И ударяют в слух прерывные слова:

Так должно древности простой быть и неясной,

С народов наготой, с нетщанием согласной!

Велит: «Ты зрение по свету обведи,

Но мест различности и веки рассуди

И мысльми обратись на новые народы

(Простерла руку вдаль из облаков чрез воды).

Там вместо знания военных всех наук

Довольна мнится быть едина твердость рук;

Там знают напрячись коленом и бедрою,

Нагая грудь и лоб, броня и шлем есть к бою:

Иные, камни взяв с земли, друг друга бьют;

Сломив уразину, нагие члены рвут.

Дреколия концы огнем там прижигают

И, заостривши их, противников пронзают.

Там тучи страшные на воздуха предел

Терновых, костяных, железных воют стрел.

При накрах движут дух свирели, барабаны;

И новость стен трясут пороки и тараны.

Но инде с ужасом трудолюбивый ум

Услышал для войны огня приличный шум».

Европа тем гремит, сама в себе пылая,