Поэзия мифа и проза истории - [76]
Несколько по-иному пытался выйти из этого же затруднительного положения ирландский историк Дж. Люс в своей книге «Конец Атлантиды». Она была впервые опубликована в 1969 году. Решительно отвергая отождествление Атлантиды с Санторином, он утверждал, что источником, которым пользовался Платон (таким источником Люс в полном согласии с указаниями самого Платона считает некую египетскую хронику, которую жрецы святилища Нейт пересказали Солону), мог быть только Крит. По мнению Люса, исчезновение Атлантиды в морской пучине следует понимать не буквально, а иносказательно — как конец минойского владычества над Эгейским миром в результате пережитого Критом страшного стихийного бедствия. «Для меня, — пишет он, — исчезнувшая Атлантида — представление скорее исторического, нежели географического порядка». Однако сам рассказ Платона о гибели Атлантиды явно не допускает никакого иносказательного толкования. В «Тимее» прямо сказано, что «Атлантида исчезла, погрузившись в пучину», оставив после себя огромное количество ила, которое и до сих пор еще крайне затрудняет судоходство в этих местах. Может быть, ближе других к правильному пониманию ситуации стоит советский вулканолог И. А. Резанов, автор книги «Атлантида: фантазия или реальность?». По его мнению, настоящей Атлантидой мог быть только Санторин, а не Крит. Но так как этот сравнительно небольшой остров занимал узловое положение в самом центре минойской морской державы, контролируя важнейшие коммуникации всей этой части Восточного Средиземноморья, его гибель была воспринята извне, например обитателями Египта, как гибель всего государства, что было в общем не так уж далеко от истины, если считать, что начавшийся вскоре упадок минойской цивилизации был прямым следствием вулканической катастрофы.
Однако, даже если нам и удастся с помощью такого рода допущений избавиться от некоторых сравнительно мелких затруднений и придать гипотезе, которую отстаивали Маринатос и его последователи, необходимую логическую стройность, мы все равно останемся лицом к лицу с основной проблемой атлантологии, о которой мы лишь на время позволили себе забыть и теперь, хотим мы того или не хотим, вынуждены снова ею заняться. Если предположить, что прав Маринатос и все, кто так или иначе разделяют его взгляды, то как же тогда получилось, что остров, первоначально находившийся в Эгейском море, совсем близко от родных мест Платона, в его диалогах переместился на дальний запад, за Геракловы столпы, и при этом намного увеличился в размерах, а время его гибели соответственно отодвинулось далеко назад, в глубины истории человечества?
Пытаясь найти ответ на этот нелегкий вопрос, приверженцы эгейской локализации Атлантиды охотно допускают, что Платон попросту не сумел как следует разобраться в свидетельствах своего основного источника и произвольно перетолковал их на свой лад. Пытаясь установить точное местоположение загадочного острова, о котором со слов египетских жрецов поведал своим потомкам Солон, Платон без особых колебаний связал его название с именем титана Атласа, или Атланта. В греческой географии V–IV веков до н. э. этот мифический образ уже достаточно четко ассоциировался с дальними западными пределами известной грекам ойкумены. Уже Геродот поместил Атласа, который рисовался его воображению уже не человекообразным великаном, а неким подобием очень высокой колонны, подпирающей небесный свод, где-то на самом краю великой Ливийской пустыни (то есть Сахары), в том месте, где она выходит к Атлантическому морю, или Океану. Опираясь на эти, несомненно хорошо известные ему, факты, Платон пришел к заключению, что Атлантида могла находиться только по ту сторону пролива, соединяющего внешнее море, то есть Атлантический океан, с внутренним, то есть Средиземным морем. Очевидно, он считал, что этот остров, выросший в его воображении до совершенно колоссальных размеров, никак не смог бы поместиться в тесных пределах замкнутого со всех сторон Средиземноморского бассейна. С другой стороны, автор «Тимея» и «Крития» не мог не считаться с тем, что в греческой исторической традиции не сохранилось никаких сведений о вторжении атлантов в пределы Средиземноморья и о войне, которую вели с ними афиняне. Объяснить это можно было лишь тем, что война была так давно, что о ней все успели забыть. Поэтому Платон считал, что саисские жрецы, внушившие Солону, что все эти события происходили за 900 лет до его поездки в Египет, допустили серьезную ошибку в своих хронологических калькуляциях, и для большей верности округлил эту дату до 9 тысяч лет, а заодно удесятерил и другие цифры, встречавшиеся в рассказе Солона, дабы они соответствовали подлинным размерам и могуществу державы атлантов. Все это он будто бы проделал, руководствуясь самыми благими намерениями и к тому же добросовестно заблуждаясь относительно подлинного смысла предания. Следуя этой логике, мы должны были бы признать, что добросовестно заблуждался также и Солон, ни словом не обмолвившийся в своих записках о том, что таинственная Атлантида есть не что иное, как хорошо известный каждому греку остров Крит. Вероятно, в таком же неведении пребывали и жрецы святилища Нейт, от которых афинский мудрец впервые услышал всю эту историю. В противном случае они, конечно, объяснили бы любознательному чужеземцу, что именно они подразумевают под Атлантидой. Согласимся, что такое нанизывание ошибки на ошибку, одного географического недоразумения на другое, кажется слишком уж неправдоподобным.
