Поэзия Латинской Америки - [33]

Реклама для туристов в Ресифе

Здесь море — как горный склон:

правильный, синий, округлый,

он выше рифов встает

и чащ на равнинах юга.

Пользуйтесь нашим морем,

его побережье — это

лезвие из металла

и геометрия света.

Собственно город — вот он:

реку тесна, лачуги,

сжав известковые плечи,

лепятся друг на друге.

Здесь по архитектуре

вы бы урок получили:

легкости и равновесья,

непринужденности стиля.

Будни бедняцкой реки,

полные однообразья,

текут в цементном склерозе

медленной кровью — грязью.

Люди при жизни тлеют

на берегах замшелых:

холод и гниль отбросов —

вот их судьба, удел их.

Поймете здесь: человек

высшая мера всему.

Но — если жизнь, а не смерть

мера ему самому.

Пейзаж по телефону

Когда б мы по телефону

ни говорили, казалось,

твой голос ко мне доносился

из светом залитого зала.

А там, за дюжиной окон,

мог различить я вскоре

утро, и больше чем утро,

поскольку оно — морское.

Северной нашей Атлантики

утро, еще у подножья

каменного полудня,

где берег на камня тоже.

Утро из Пернамбуко

с такой чистотой во взгляде,

какая — только в Ресифе,

в Олинде или Пьедаде,

где разбивается солнце

о паруса на осколки

и о плоты, что белы

от многолетней просолки;

плоты — как павшие стены,

но облаченьем света

не солнце их осияло,

не в солнце они одеты:

оно лишь сняло покровы

из сумрака и тумана,

чтоб обнажилось вольно

то, что под ними дремало.

Твой, голос по телефону

таким мне казался, будто

облачена была ты

в это прозрачное утро;

так чист был и свеж он, словно

звонила ты мне нагая

иль только в том, что скинешь,

в ванну ногой ступая;

одежды такая малость

была на тебе, что ею

не затмевался твой свет,

когда ты звонила, вернее,

казалось мне, что лишь ванна

была твое одеянье,

и не воды отраженьем

было твое сиянье, —

вода выпускала только

твой собственный свет на волю,

как шестью строфами выше,

солнце, касаясь соли.

Ткань утра

Один петух не может выткать утро,

и он о помощи собратьев просит.

И вот какой-нибудь петух поймает

крик, долетевший до него, и бросит

другому петуху, а тот поймает —

и третьему. И между петухами

начнут сплетаться солнечные нити

их ранних криков, и тогда над нами

тончайшей тканью возникает утро,

сработанное всеми петухами.

Вот купол уплотняющейся ткани

натягивается над всеми нами.

Мы входим под него, и он свободно

над головами реет, бескаркасный.

Ткань утра столь легка, что ввысь уходит

сама собою: шар светообразный.

Обучение камнем

Урок — основа обученья камнем.

Дабы понять — к ним прибегайте чаще.

Сначала вникните в его язык:

он точен, сух — безликий, неблестящий.

Урок морали даст — противоборством

потоку, и ударом не сомнете;

урок поэзии — конкретность, сжатость;

экономичности — компактность плоти.

Уроки камня (изнутри — наружу

его немого букваря прочтенье).

Урок четвертый — камень из сертана

(извне — вовнутрь, еще в предобученье).

В сертане камень не дает уроки,

и по нему учиться бесполезно.

Там, от рожденья, он всего лишь камень,

но камень там — с душой, с душою — бездной.

ЭМИЛИО КАРРЕРА ГЕРРА [102]

Ноктюрн Копакабаны Перевод М. Самаева

Копакабана, бегут твои рельсы и реки асфальта.

Копакабана, бреду, спотыкаясь

о цементные корни зданий.

Нависает стеклянная перспектива фасадов,

Сердце — и камень, камень, камень.

Хлопают двери, хлопают двери, хлопают двери.

На заднем плане — белье на балконах.

О знамена домашнего мира!

Из дворов вырывается вечный запах

стирки…

Окна, огни, окна, огни.

Рефрижераторы, лифты, готовые взвиться…

Небоскребы, кому вы приют даете?

Кого изрыгаете на тротуары?

Кто-то в постели, под самыми тучами,

занят любовью,

кто-то под душем мурлычет песню,

уши пронзает криком новорожденный,

на зеленом сукне схлестнулись четыре масти,

нагая сирена дает поглазеть на себя в бинокли,

этот читает журнал, а этот вскрывает вены.

Но найдётся всегда и такой,

кто работает в это время

в тиши кабинета,

и мысль его ищет меня,

затерявшегося среди ночи,

ищет, чтоб раздавить.

ЖЕИР КАМПОС [103]

В характере профессии и в условиях

работы интеллигента и рабочего не

существует сколько-нибудь

существенных различий.

(Из «Гарантий законов о труде»)

О профессии поэта Перевод М. Самаева

Моя профессия

Рабочий песни, представляюсь вам

с лицом открытым, без клейма и шрама;

душа моя чиста, и руки чисты,

открыта грудь, и — такова программа —

что думаю, высказываю прямо.

Договор о работе

Я призван петь; нет ничего чудесней,

чем море звуков в раковине песни.

Прекрасен мир: свет солнца, небо в звездах…

Но говорю я песне — позабудь их,

покуда боль живет во мне и в людях.

Пусть это вечной темою зовем мы —

нет старых тем, есть старые приемы.

О связи с другими профессиями

Хотя свой стих из серебра чеканю,

он не снискал доверия банкиров;

мне с коммерсантом или с продавцом

приходится нередко состязаться

в уменье подавать товар лицом;

как служащие телефонных станций

и радио, о чем ни говорю,

стараясь помнить про регламент строгий,

в три — пять минут укладываю строки;

для музыкантов истинных, для них,

чувствительных к звучанью, к тембру слова,

старательно инструментую стих;

для кинодеятелей стих мой — это

добротный фильм, не блекнущий от света;

в сердца проводников и машинистов,

немалые пространства покрывая,

всегда по расписанью прибываю;

для экипажей кораблей — на реках

или в морях, в пути и у стоянок

для них звучит моя простая песня