Поэзия - [5]

Шрифт
Интервал

Все ближе подступает грохот,
перерастающий в хохот.
И мир кончается не всхлипом, а ничем.
Нас будят пулями, не в силах приподнять
словами,
и мы проснемся с алой раною в груди:
мы были ложью, вставшей на пути
у горькой Истины, с него не чаявшей сойти
и певшей нашим Женщинам о том,
что вожделенья не добавят нам бессмертья.
И мир кончается не всхлипом, а ничем.
3. Гуру поучающий
И третий сон на третий день был сотворен
и третий стон, сильнее прежних, вырвал он.
На золотом холме,
глядевшем на поля,
стоял барак, и окна в нем без стекол.
Застыл, выслеживая мышь, чеканный сокол
на меди листовой оплавленных небес.
Неподалеку, около дверей,
ждал молчаливо бронетранспортер,
Был час заката.
Рваный небосклон был тучами залатан.
В бараке, на столах, в свободных позах
сидели юные мужчины в черной коже
и женщины, а старую бумагу
катал сквозняк своей простудной лапой.
И все спокойно слушали гуру.
«Взгляните на грецкий орех.
Приняв форму головного мозга,
он не стал разумнее, и память его не кричит,
пережевываемая зубами.
Обратите взор на себя,
приближающихся ко всемогуществу:
принимая форму высшего, вы далеки от Атмана,
как и прежде.
Но вне вашей воли составляете часть того,
с чем не имеете ничего общего.
Сохраните это равновесие,
не ища новых выходов к старой пропасти.
Слишком много жертв пало
сражаясь в лабиринте,
защищая подступы
к одному и тому же выходу».

«И сны разрешаются — в то…»

И сны разрешаются — в то,
что было ими создано.
И одинокий выстрел падает
замерзшим воробьем на лету.
Это было плохим портвейном,
или северным ветром,
или углом подушки, уткнувшимся
в подбородок.
И побоями, и ласками.
Перфокартой неизбежной программы,
осознанной машиной.
В крике освобождения,
спугнувшем тараканов
крике освобождения…

«Огни фильтруются, фильтруются сквозь штору…»

огни фильтруются, фильтруются сквозь штору
ты свободен — поверить не можешь — свободен,
потому что все цепи все ядра,
потому что все тронуто и на запястьях отбито,
потому что все было
ночь вечерняя — прозрачною плиткой вымощен воздух
кто отчаялся жить, потому что
неопределенность,
потому что над страной
сопли идиота переплетаются на ветру —
тебя празднуют
ночь утренняя, ох боюсь тебя, голая,
неприкаянная, под одеяло рвешься отчаянно,
нарумяненная пылью
ночь утренняя настигающая,
напудренная, постигающая
до дна мерзости
колодец
не рассматривай пальцы
свечи без пламени
не возгорятся
в этих руках дело не запылает
одинок и холоден
ты, брат мой
но хоть свободен,
пока что свободен,
ненадолго свободен
мыслящий индивидуум

«Приходит миг…»

приходит миг
струны воздуха сладкую песню поют
вином сапфировым воздух наполнен
босые ноги топчут брызжущие звезды
мозг подобно дрожжам раздувает наш воздух,
предвещая пагубу зноя для ледышек в бокале вина
и вот
клетки комнат неудержимо лопаются,
и мы выплескиваемся из одиночества

Часы, похожие на луковицу глаза

Братья и сестры! Градовая туча яблоневых садов
Слишком огромна, чтобы в ней отыскать
Дерево, под которым мы были зачаты.
Гулякам с перебродившими флягами фруктов
Каждая яблоня кажется домом,
Каждое дерево — местом рожденья.
Не к миру я призываю обретших оплот
У разных деревьев, у разных религий и вер —
Ведь не мира мы ищем…
Но если в нашей борьбе проливается кровь —
Пусть красиво прольется она,
Как волосы на свадебную кровать.
Поскольку нельзя нашим детям оставить
Восковые фигуры уродства!
И если есть мертвые в нашей войне —
Пусть в глазницах у них аметисты сверкают,
И алмазы — их пот на висках.
Только в красоте нашей смерти на вечно неправой войне
Залог нашего возвращения к корню
Прадерева цивилизации.
И если часы, похожие на луковицу глаза,
Неумолимо двигают стрелки к моменту исчезновения нашего —
Пусть оно будет подобно вознесению Илии —
В искрах и фейерверке
вечно горящего
Разума человечества.

«Неумение петь похоже на морскую медузу…»

неумение петь похоже на морскую медузу:
концентрат жгучей силы в слизи бессильной
неумение петь зажимает нам рот,
полузаглоченное в гортань,
расцветает у нас на пальцах
и уже проникло в наши песни
и в смуглые животы наших женщин
неумение петь делает грубой нашу улыбку:
подобие дынного ломтика в блюде лица
неумение петь в этот век —
неуменье запеть:
Нет! Петь мы умеем —
чистота ладоней плюща
высыпает в лоток наши улицы и одежду
и приподнимает ветер над землей
на сосках Королевы Танца!
И очистит все дождь!
Только что в капле был человек,
высокий, мрачный, бородатый, перевернуто отраженный
но капля упала, и он исчез:
Человек, Который Растворился

Чекасин

он пьет клюквенный морс,
он принимает аспирин,
он сбивает лихорадку
снегом вместо перин
его душа — это лев
на пылающей крыше
он дует каждый вечер в раскаленную медь
он не может обжечься, он не может сгореть —
его температура значительно выше

Воспитание рук

огромные неистовые руки свесив
из прорези окна, ты загребаешь
цветастый хлам секунд в свой музыкальный ящик
там музыка от стенки к стенке бродит
с огромным круглым животом,
и плачет, и тоскует
а ты сгребаешь время под себя
и падаешь в слезах на время
и высидеть теплом своим мечтаешь
птенцов крикливых синей птицы
а иногда ты вместе с ней лежишь на этой груде,
пытаясь оплодотворить секунды
но только пыль — ответ твоим усильям,
и все возможное богатство умирает
под тяжким грузом неразгаданных часов

Еще от автора Илья Валерьевич Кормильцев
Стихи

Помню, как резанули меня песни Наутилус. Конечно, и музыка, и удивительный, ни на что не похожий голос, но — слова. Жесткие, точные, без лишних связующих. Они били в цель, как одиночные выстрелы. Потом я узнал, что пишет стихи для группы некто Илья Кормильцев. И не только для «Наутилуса», но и для группы «Урфин Джюс». и для Насти Полевой, и еще и еще. А потом мы приехали в Свердловск и Слава Бутусов нас познакомил. Я ожидал увидеть еще одного из «Наутилуса», такого бледного героя рок-н-ролла. А увидел коротко стриженного человека в очках, совершенно несценической внешностью.


Взлёт и падение СвЕнцового дирижабля

Илья Кормильцев: «О Led Zeppelin написано очень много, и автор заранее не надеется добавить что-то новое к уже сказанному — задача намного скромнее: пересказать основные факты биографии „СвЕнцового дирижабля“».


Великое рок-н-ролльное надувательство-2

Мемуарный очерк и, одновременно, размышления Ильи Валерьевича Кормильцева «Великое рок-н-рольное надувательство».


Проза

Во второй том собрания сочинений Ильи Кормильцева (1959–2007) вошли его непоэтические произведения: художественная проза, пьесы, эссеистика и литературная критика.


Non-fiction

В третий том собрания сочинений Ильи Кормильцева (1959–2007) вошли интервью, данные им на протяжении 20 лет различным средствам массовой информации. Эти беседы позволяют узнать мнение поэта, публициста и философа Кормильцева по широчайшему спектру проблем: от чисто музыкальных до общественно-политических.


Рекомендуем почитать
Мы совпали с тобой

«Я знала, что многие нам завидуют, еще бы – столько лет вместе. Но если бы они знали, как мы счастливы, нас, наверное, сожгли бы на площади. Каждый день я слышала: „Алка, я тебя люблю!” Я так привыкла к этим словам, что не могу поверить, что никогда (какое слово бесповоротное!) не услышу их снова. Но они звучат в ночи, заставляют меня просыпаться и не оставляют никакой надежды на сон…», – такими словами супруга поэта Алла Киреева предварила настоящий сборник стихов.


Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии

Этот сборник – наиболее полная поэтическая летопись Отечественной войны 1812 года, написанная разными поэтами на протяжении XIX века. Среди них Г. Державин и Н. Карамзин, В. Капнист и А. Востоков, А. Пушкин и В. Жуковский, Ф. Глинка и Д. Давыдов, А. Майков и Ф. Тютчев и др.В книгу включены также исторические и солдатские песни, посвященные событиям той войны.Издание приурочено к 200-летнему юбилею победы нашего народа в Отечественной войне 1812 года.Для старшего школьного возраста.


Балтийцы в боях

С первых дней боевых операций Краснознаменного Балтийского флота против белофинских банд, поэт-орденоносец Депутат Верховного Совета РСФСР Вас. Лебедев-Кумач несет боевую вахту вместе с краснофлотцами и командирами Балтики.Песня и стих поэта-бойца зовут вперед бесстрашных советских моряков, воспитывают героизм в бойцах и ненависть к заклятым врагам нашей Родины и финляндского народа.С честью выполняют боевой приказ партии и советского правительства славные моряки Балтики.Редакция газеты«Красный Балтийский флот».


Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов

Эта новая книга о Владимире Высоцком и о его взаимоотношениях с современниками - некая мозаика его судьбы, уже десятилетия будоражащей соотечественников. Ее автор исследует жизнь и творчество Высоцкого многие годы. Здесь впервые рассмотрены контакты легендарного барда с А.Пугачевой, Н.Михалковым, Р.Виктюком, А.Иншаковым, Ю.Визбором, З.Церетели, Н.Белохвостиковой, К.Шахназаровым, М.Жванецким и другими известными личностями. Уникальный материал содержит глава "Отчего умер Высоцкий?".


Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Кем же был Владимир Высоцкий? Гениальный поэт, хулиган, бабник, экзальтированный циник, нежный романтик, великий исполнитель, алкоголик и наркоман, блестящий артист - кто он? Творческие взлеты и падения, невероятная популярность, безумная любовь, агрессия - все этапы его жизни до сих пор вызывают множество споров. Каковы на самом деле были отношения с Мариной Влади? В чем причина расставания с первой женой Изой? Кто были его настоящие друзья, а кто - враги и предатели? Действительно ли его смерть случайна, или...? Он один отвечал за всех.


Сердце солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.