Проза
Во второй том собрания сочинений Ильи Кормильцева (1959–2007) вошли его непоэтические произведения: художественная проза, пьесы, эссеистика и литературная критика.
| Жанры: | Современная проза, Драматическая литература, Публицистика |
| Серия: | Кормильцев, Илья. Собрание сочинений №2 |
| Всего страниц: | 193 |
| ISBN: | 978-5-7584-0163-7 |
| Год издания: | 2017 |
| Формат: | Фрагмент |
Проза читать онлайн бесплатно
© Илья Кормильцев, тексты, 1974–2007
© Авторы статей и примечаний, 2017
© Кабинетный ученый, 2017
Илья Кормильцев. Ленинград, апрель 1987 г. Автор фото неизвестен
Алексей Цветков. Битник и радикал
0
На «Эхе Москвы» нас запретили как пособников скинхедов, на федеральных телеканалах — как пропагандистов наркомании и порнографии, а в патриотических редакциях ехидно и завистливо спрашивали: «А вот вы на издание биографии Дудаева, наверное, грант турецкий получили? Как это нет? Неужели не турецкий, а американский?»
В офисе нашего издательства сидела делегация саентологов с одинаковыми улыбками. Делегация вежливо обещала, что подаст на нас в суд за оскорбительную книгу о Хаббарде.
В ответ им всем Илья смеялся завидным смехом человека, которому лень бояться.
1
Он издевался над москвоцентризмом, вышучивал национализм, иронизировал по поводу воцерковленности и говорил про левых, что они хотят жевать рябчиков, даже не зная, вкусно ли это.
Провокационная манера сразу же выяснять в разговоре, насколько легко собеседник способен выйти за границы своей обычной идентичности и предписанного ей языка.
Аллергия на пропаганду. Ему нравилось, когда у людей имеются идеи, но не нравилось, когда идеи имеют людей.
Подозрительность к любой форме респектабельности, стабильности, осанистости и самодовольной пошлости лояльных. Конечно, Илья был гораздо снисходительнее к пошлости иного рода, свойственной многим радикалам и бунтарям. Тут невозможно и ненужно быть «равноудаленным».
Он был счастливо лишен выстраданной интеллигентской боязни всего политического, выдаваемой обычно за бог знает какую экклезиастову мудрость. Собирая и переводя антологию битников, Кормильцев держал в уме, что мать Гинзберга была марксистской активисткой, а Лерой Джонс, сменивший имя на арабское, прошел долгий путь вместе с «Черными пантерами».
Его интересовали химические, мистические и политические способы поворота ключа в замочной скважине твоего мозга.
Все, что позволяет преодолеть гравитацию укорененной нормы, изменить язык, сдвинуть смысл, выйти из-под контроля элит, для которых твой мозг — ресурс воспроизводства их власти.
По Кормильцеву, нет неправильных идеологий и мировоззрений, нет даже «своих» и «чужих», но есть своя версия внутри каждой из них, и главные черты своей версии — магнетический партизанский пафос сопротивления, необходимость свободы для того, чтобы радикально изменить себя, меняя мир.
Если одной фразой, то внутри любого мировоззрения он искал ту версию, которая формирует контрэлиту. Предпочитая поддерживать все крайности сразу, лишь бы не заподозрить себя в конформизме и «халдействе», не влипнуть в инерционную жизнь.
Это делало его агентом радостного беспокойства, мечтающим о преображении.
2
Он чувствовал исчерпанность гуманизма и вообще финиш человека в его прежнем состоянии. Переделать себя, чтобы создать новый мир. Переделать в самом что ни на есть биологическом и техническом смысле.
Когда к этому большому преображению все готово, когда для него уже есть все средства, когда между ним и нами стоит только наша слепота и больше ничего, чтоб снять мир с тормоза, нужна гениальная случайность, поцелуй Его Величества Хаоса, прикосновение того, что потом неизбежно назовут общей судьбой.
Илье хотелось думать, что мы стоим на пороге новой истории — самоорганизации всеобщего интеллекта и другого способа социального воспроизводства. Для него это был вопрос пары ближайших поколений.
3
Свердловск/Екатеринбург — третий по величине и значению советский город, в котором просто не могло не сложиться своей рок-музыки и своего литературного андерграунда, равновесомых первым двум столицам.
Кормильцев стал там моделью того, как можно быть рок-звездой без гитары и выступлений на сцене. Его вдохновляла западная контркультура и магический реализм, когда он начал писать свою психоделическую прозу в 1980-х. Отношения между литературой и рок-н-роллом, на примерах Рушди, Паланика или Хоума, будут занимать его всю жизнь.
Сам он нередко упражнялся в жанре «телеги» (провокационной лекции), будь то рассуждение о вагинальной сущности Москвы, скрытых рептилоидах или тайном единстве смерти и дефекации.
4
— Что такое бессмертие души? Это закон сохранения информации! — шумно доказывал Илья, демонстрируя записанные номера в мобильнике как уникальное свидетельство. Из его слов выходило, что таким мобильником с нестирающимися номерами является любой предмет, волна, знак, молекулярный узор. Развивается только наша способность к расшифровке записанного. В этом смысл воскрешения мертвых.
Мир как информационное поле. История как гипертекст. Человек как устройство, позволяющее системе тестировать саму себя. Эволюция как рост вариативности.
Никакая власть не возможна без контроля над коммуникацией. Ультракультурный партизан создает пунктир из мемов, вирусов будущего. Очерчивая границы возможного, увеличивая вероятность некоторых событий и подготавливая преодоление этих границ на следующей стадии развития.
5
В начале нулевых ему стало тесно быть просто приглашенным редактором и переводчиком в чьих-то издательских проектах.
