Поэзия и поэтика города - [2]

.

Образ города в литературе может рассматриваться с разных позиций; как правило, это осуществляется на пересечении разных дисциплин, и здесь существует обширная литература и накоплен значительный опыт. В своей работе (которая в основе своей является историко-литературной) я стараюсь учитывать эти достижения. Во многом близкими моим размышлениям являются работы ученых петербургской школы начала XX века И. М. Гревса и Н. П. Анциферова; исследования «городского текста», прежде всего — Петербургского, начатые В. Н. Топоровым; тартуско-московской школы по семиотике города, прежде всего труды Вяч. Вс. Иванова, Ю. М. Лотмана, 3. Г. Минц, Д. М. Сегала, Р. Д. Тименчика, Т. В. Цивьян; исследование краковского ученого В. С. Щукина о мифопоэтическом характере «дворянского гнезда» в литературе и др. Важными и интересными в этом ряду являются также труды о топофилии (т. е. любимых, хранимых человеческих пространствах) Г. Башляра (G. Bachelard), И-Фу-Туана (Yi-Fu Tuan); специальные работы об образе города в европейской и американской литературе разного времени — например, таких авторов, как В. Pike, R. Н. Thum, израильская исследовательница Н. Wirth-Nesher; книга о городе в творчестве польских эмигрантских поэтов В. Лигензы (W. Ligęza). Значительными и ценными являются труды польских ученых, посвященные Вильно и Виленщине как средоточию многих культур — к примеру, сборники, изданные в Кракове под редакцией Т. Буйницкого; в Белостоке — под редакцией Э. Феликсяк; монографии А. Романовского[9]. Такие работы выходят и в Литве[10]. Вильно в русской литературе изучается на кафедре русской филологии Вильнюсского университета в рамках темы «Русская литература в Литве»[11]. Все они в том или ином отношении писали о значении литературы и искусства в сохранении «переживания места», эмоциональной «памяти сердца».

Существует специальная работа В. Н. Топорова «Vilnius, Wilno, Вильна: город и миф». Эта статья, посвященная мифологическому и легендарному субстрату города, как кажется, менее известна, чем работы автора о «Петербургском тексте русской литературы», поэтому позволю себе обозначить здесь ее положения, важные для рассматриваемого в данной работе материала. В. Н. Топоров рассматривает широкий круг мифов, преданий и легенд, связанных с Вильно и зафиксированных в письменных памятниках XV–XVII веков. Это две группы: 1) легенды, связанные с предысторией города (цикл Швинторога) — о древнем литовском культовом центре и погребальных церемониях; и 2) легенды, связанные с основанием города (цикл Гедимина, литовского князя, создавшего в этом же месте политический, военный и экономический центр Литвы). Надежные упоминания города в документах относятся к 1323 году[12]. Исходное его название восстанавливается как *Vilna [*Viln'a] и совпадает с названием реки Vilnia (случай, характерный для мифопоэтических моделей называния[13]).

В. Н. Топоров показал, каким образом оба цикла отражают и трансформируют основной миф; «первособытие», описанное в основном мифе (противостояние чудовища — змея, дракона — и его победителя, основателя новой Вселенной, в частности города), разыгрывается на месте будущей столицы Литвы. «Рельеф Вильнюса исчерпывающим образом воплотил схему мифа, и отчасти именно в силу этого само место будущего города стало сакрально отмеченным и еще до начала своей истории особо выделенным среди других мест. Во всяком случае, едва ли разумно, говоря о внезапном появлении Вильнюса при Гедимине и его очень быстром росте, игнорировать этот мифопоэтический субстрат. Можно думать, что уже во второй половине XIII века (или на рубеже XIII–XIV вв.) место будущей столицы Литвы рассматривалось как то пространство, на котором разыгралось „первособытие“, описанное в основном мифе. Через эту соприкосновенность к мифу, к прецеденту, к ситуации „в первый раз“ Вильнюс и все с ним связанное вошли в особое родство со сферой сакрального, получили свой особый престижный статус, много объясняющий и в дальнейшей истории города»[14]. Рассуждая о прибалтийских городах, другой автор — С. И. Рыжакова — выделяет тип, к которому относит и Вильнюс: такие города «воспринимались как исконные, свои, связанные с местными аристократическими родами»[15]. Интересно и важно отмеченное В. Н. Топоровым обстоятельство: «мифопоэтическая хронотопия довольно точно накладывается на реальную картину, восстанавливаемую археологическими и историческими источниками»[16]. Таким образом, устанавливается непосредственная связь географического городского пространства и культурного и литературного пространства. Все это создавало впечатляющую перспективу для фольклора, литературы и искусства.

Наряду с названным выше Петербургским, а также Московским, существуют уже Крымский, Итальянский, Киевский, Двинский, Кенигсбергский, Пермский и др. тексты (называемые так, впрочем, в некоторых случаях условно) литературы. Как ни заманчиво, я все же воздерживаюсь от включения в этот ряд Вильно — в том плане, конечно, в котором его здесь рассматриваю. Пожалуй, он складывается в текст (отчасти с теми признаками, которыми определяет это понятие В. Н. Топоров) в