Поэзия английского романтизма XIX века - [98]

И его поток сплетенья корней

Заградили, свиваясь клубками змей.

А в часы безветренной, мертвой поры

Ядовитые расстилались пары,

Утром видны, в полдень душны,

По ночам непрозрачны для звезд и луны.

И ползла, все растенья сада скверня,

Зараза, незрима средь бела дня,

И каждый сучок, где ей сесть удалось,

Был проеден отравленной язвой насквозь.

Всеми покинут, Мимозы Росток

Плакал, и слез его горький ток

Лился, густея, все тяжелей

И листья слеплял, как застывший клей.

Листья опали, и ветра топор

Стебли срубил, беспощаден и скор,

И в корни стек, леденея, сок,

Как в мертвое сердце — крови поток.

Был путь Зиме биченосной отверст,

Прижимавшей к губам заскорузлый перст,

И каждый поток, что мороз оковал,

Стан обвивал ей с лязгом кандал.

А дыханье Зимы — беззвучная цепь,

Для земли, для воды и для воздуха крепь;

Как царица была в колеснице она

Вихрем арктическим вознесена.

И плевелы, образы смерти живой,

Скрылись от заморозков под землей —

Едва наступили холодные дни,

Растаяли, как привиденья, они!

У Мимозы под корнем, среди темноты,

Отощав, умирали сурки и кроты:

Птицы падали с неба, где холод злей,

Застревая меж голых, промерзлых ветвей.

Недолгую оттепель дождь принес,

Но снова капли сковал мороз,

И роса выпадала, знобя и дымясь,

И крупными каплями разлилась.

Как волк, что умершее чует дитя,

Северный ветер зарыскал, свистя,

Закоченелые ветви тряс,

С треском ломал их по сотне враз.

Когда ж возвратилась Весна в свой срок,

Был сломан, безлиствен Мимозы Росток,

А крапива, щавель, мухоморы, волчцы

Поднялись, как из темных могил мертвецы.

Заключение

Вправду ль Росток Мимозы иль то,

Что было в его существе разлито,

Ощутили конец своего бытия,

Поведать вам не в силах я.

И вправду ль, только, не дыша,

Простерлась Дева, то душа,

Что всем любовь, как свет, лила,

Вслед радостям печаль нашла, —

Гадать не смею; но когда

Кругом незнанье, мрак, вражда,

Когда все суще лишь извне

И мы — лишь тени в зыбком сне,

Вот мысль моя; хотя скромна,

По размышлении она

Приятна будет для ума:

Что кажимость — и смерть сама.

И Дева, и цветущий сад

С цветами, что его живят,

Свои не завершили дни:

Мы изменились, не они.

Прекрасному не страшен тлен,

Любовь не знает перемен,

Но нам вовек незрим их свет:

Ведь силы в ощущеньях нет.

Март 1820

Облако Перевод В. Левика

[412]

Я влагой свежей морских прибрежий

Кроплю цветы весной,

Даю прохладу полям и стаду

В полдневный зной.

Крыла раскрою, прольюсь росою,

И вот ростки взошли,

Поникшие сонно на влажное лоно

Кружащейся в пляске Земли.

Я градом хлестну, как цепом по гумну,

И лист побелеет и колос.

Я теплым дождем рассыплюсь кругом,

И смех мой — грома голос.

Одену в снега на горах луга,

Застонут кедры во мгле,

И в объятьях метели, как на белой постели,

Я сплю на дикой скале.

А на башнях моих, на зубцах крепостных

Мой кормчий, молния ждет.

В подвале сыром воет скованный гром

И рвется в синий свод.

Над сушей, над морем по звездам и зорям

Мой кормчий правит наш бег,

Внемля в высях бездонных зовам дивов влюбленных,

Насельников моря и рек.

Под водой, в небесах, на полях, в лесах

Ночью звездной и солнечным днем,

В недрах гор, в глуби вод, мой видя полет,

Дух, любимый им, грезит о нем

И следит, как бегу я, грозя и ликуя,

Расточаясь шумным дождем.

Из-за дальних гор, кинув огненный взор,

В красных перьях кровавый восход

Прыгнул, вытеснив тьму, на мою корму,

Солнце поднял из дальних вод.

Так могучий орел кинет хмурый дол

И взлетит, золотясь, как в огне,

На утес белоглавый, сотрясаемый лавой,

Кипящей в земной глубине.

Если ж воды спят, если тихий закат

Льет на мир любовь и покой,

Если, рдян и блестящ, алый вечера плащ

Упал на берег морской,

Я в воздушном гнезде дремлю в высоте,

Как голубь, укрытый листвой.

Дева с огненным ликом, в молчанье великом

Надо мной восходит луна,

Льет лучей волшебство на шелк моего

Разметенного ветром руна.

Пусть незрим ее шаг, синий гонит он мрак,

Разрывает мой тонкий шатер,

И тотчас же в разрыв звезды, дух затаив,

Любопытный кидают взор.

И гляжу я, смеясь, как теснятся, роясь,

Миллионы огненных пчелок,

Раздвигаю мой кров, что сплетен из паров,

Мой ветрами развеянный полог,

И тогда мне видна рек, озер глубина,

Вся в звездах, как неба осколок.

Лик луны я фатой обовью золотой,

Алой ризой — солнечный трон.

Звезды меркнут, отпрянув, гаснут жерла вулканов,

Если бурей стяг мой взметен.

Солнце скрою, над бездной морскою

Перекину гигантский пролет

И концами на горы, не ища в них опоры,

Лягу, чудом воздвигнутый свод.

Под сияюще-яркой триумфальною аркой

Пролечу, словно шквал грозовой,

Приковав неземные силы зыбкой стихии

К колеснице своей боевой.

Арка блещет, горит и трепещет,

И ликует мир подо мной.

Я вздымаюсь из пор океана и гор,

Жизнь дают мне земля и вода.

Постоянства не знаю, вечно облик меняю,

Зато не умру никогда.

Ибо в час после бури, если солнце — в лазури,

Если чист ее синий простор,

Если в небе согретом, создан ветром и светом,

Возникает воздушный собор,

Я смеюсь, уходя из царства дождя,

Я, как тень из могилы, встаю,

Как младенец из чрева, в мир являюсь без гнева

И сметаю гробницу мою.

Жаворонок Перевод В. Левика

[413]

Здравствуй, дух веселый!

Взвившись в высоту,

На поля, на долы,

Где земля в цвету,

Изливай бездумно сердца полноту!

К солнцу с трелью звучной,

Искрой огневой!