Поэзия Африки - [91]

Мы в ночи взывали о бедствии. Но молчанье нам было ответом.

Князья церкви замолкли, Правители провозгласили великодушье

гиен:

«Разве дело в неграх?! Разве дело в людях?! Пустяки! Когда дело

идет о Европе!»

Геловар!

Твой голос вещает о чести, о борьбе и надежде, ее крылья

трепещут в нашей груди.

Твой голос обещает нам Республику, где мы воздвигнем Город

в свете синего дня,

Среди равных народов-братьев! И мы ответствуем: «Мы здесь,

Геловар!»

Лагерь военнопленных,

Амьен, 1940

Лагерь. 1940 Перевод Д. Самойлова

Священная роща любви снесена ураганом,

Сломаны ветки сирени, увяли запахи ландышей, —

И бежали невесты на Острова, открытые ветрам, на южные

Реки,

Горестный вопль прошелся по влажному краю виноградников

и песнопений, —

От Восхода к Закату, как по сердцу клинок молнии.

Вот огромный поселок из глины и веток, поселок, распятый

чумными канавами.

Голод и ненависть здесь набухают в оцепененье смертельного

лета.

Это огромный поселок, намертво схваченный колючим

ошейником.

Огромный поселок под прицелами четырех настороженных

пулеметов.

И благородные воины клянчат окурки,

И ссорятся с псами из-за объедков, и ссорятся во сне из-за собак

и кошек.

Но все же только они сохранили простодушие смеха и свободу

пламенных душ.

Опускается вечер, словно кровавые слезы, освобождая ночь.

И не спят эти большие розовые младенцы, охраняя больших

русых детей, больших белых детей,

Что не находят покоя во сне, ибо грызут их вши плена и блохи

заботы.

Их баюкают сказки ночного бдения, и печальные голоса

сливаются с тропами тишины,

Их баюкают колыбельные песни, колыбельные без тамтамов,

без ритмичного всплеска черных ладоней:

«Это будет завтра, в послеполуденный час — виденье подвигов

И скачка солнца в белых саваннах по бесконечным пескам».

А ветра как гитары в деревьях, и колючая проволока звучнее, чем

струны на арфе,

И прислушиваются кровли, и склоняются звезды, улыбаясь

бессонными очами, —

Там, вверху, там, вверху, сияют их черно-синие лица!..

И нежнеет воздух в поселке из глины и веток,

И земля становится живой, как часовые, и дороги зовут их

к свободе.

Они не уйдут! Не отступятся ни от каторжного труда, ни от

радостного долга.

Кто же примет на себя позорный труд, если не тот, кто рожден

благородным?

Кто же будет плясать в воскресенье под тамтамы солдатских

котлов?

И разве они не свободны свободой судьбы?

Священная роща любви снесена ураганом,

Сломаны ветки сирени, увяли запахи ландышей, —

И бежали невесты на Острова, открытые ветрам, на южные

Реки.

Фронтовой концлагерь 230

Памяти погибших Перевод Д. Самойлова

Распластались они по дорогам неволи, по дорогам разгрома,

Стройные тополи, статуи черных богов в золотых

торжественных мантиях,

Сенегальские пленники — как угрюмые тени на французской

земле.

Напрасно скосили ваш смех — этот черный цветок, чернейший

цветок вашей плоти,

Цветок первозданной красы среди голого отсутствия цветов,

Горделиво смеющийся черный цветок, самоцвет

незапамятной древности!

Вы — первичная плазма и тина зеленой весны мирозданья,

Плоть первозданной четы, плодоносное чрево,

Вы — священное изобилие светлых райских садов

И неукротимый лес, победитель молнии и огня.

Необъятная песнь вашей крови победит машины и пушки,

Ваше трепетное слово одолеет софизмы и ложь,

Нету ненависти — ваши души свободны от ненависти, нет

вероломства — ваши души лишены вероломства.

О черные мученики, бессмертное племя, позвольте, я скажу

за вас слово прощения.

Фронтовой концлагерь 230

Расстрел в Тиаруа [350] Перевод Д. Самойлова

Черные узники, вернее, французские узники! Значит, правда,

что Франция — больше не Франция?

Значит, правда, что враг украл ее душу?

Правда то, что злоба банкиров купила ее стальные руки?

И разве ваша кровь не омыла нацию, позабывшую о прежнем

своем назначении?

Разве кровь ваша не смешалась с искупительной кровью

героев Франции?

И разве ваши похороны не станут погребением святой

Девы-Надежды?

Кровь, кровь, о черная кровь моих братьев! Ты пятнаешь

белизну моих простынь,

Ты — пот, омывший мою тоску, ты — страданье, от которого

хрипнет мой голос.

О, услышьте ослепший мой голос, глухонемые гении ночи!

Кровавым ливнем падает саранча? И сердце мое взывает

к лазури и к милосердию!

Нет, вы не напрасно погибли, о Мертвые! Ваша кровь не была

тепловатой водицей.

Она орошает глубинные корни нашей надежды, что еще

расцветет в этом сумраке.

Она наш голод и жажда чести — великие наши властители.

Нет, вы не напрасно погибли. Вы — свидетельство бессмертия

Африки.

Вы — залог грядущего мира.

Спите, Мертвые! Пусть вас баюкает мой голос, голос гнева, голос,

который лелеет надежду!

Париж

декабрь 1944 е.

Стихи из книги «Образы Эфиопии» (1956 г.)

Кайя-Маган Перевод Д. Самойлова

Я — Кайя-Маган[351]! Я первейший из первых,

Я царь ночи черной, ночи серебристой, царь ночи прозрачной.

Пасите газелей моих в лугах, безопасных от львов, вдали

от чарующей власти моего голоса.

Восхищением украшены эти долины молчания!

Здесь вы, мои повседневные звезды и цветы, здесь вы, чтобы

разделить радость моего пиршества.

Так кормитесь от моего изобильного лона, — мне не надо

кормиться, ибо сам я — источник радости.

Кормитесь млечной травой, что сияет на моей мощной груди!

Пусть возжигают каждый вечер двенадцать тысяч звезд