Поэзия Африки - [76]

Стоп, остановка. Эй, народ, вылазь!

Прощания, и вздохи, и толчки,

плетенки, и корзинки, и тюки!

Вот новый пассажир полез гуртом,

со вздохами расселись все потом.

Какая давка! Заскрипел салон!

Столпотворенье! Ну и Вавилон!

— Ой, палец отдавил мне, чертов сын!

— Вы что — заснули? — аби на ветин[298]!

И снова в путь. Водитель жмет на газ,

а разговор о жизни без прикрас

жужжит не прерываясь… Ну так что ж:

в автобусе с тоски не пропадешь!

Коленопреклоненная фигура женщины, держащей калебасу. Народность балуба (Конго). Патинированное дерево. Высота 43 см. Королевский музей Центральной Африки, Тервюрен, Бельгия

АДЕБАЙО ФАЛЕТИ [299]

Независимость Перевод А. Сендыка

Что с независимостью сравнится?

В счастливый день станет раб свободным.

Тогда из ручья он сможет напиться,

Не опасаясь крика: «Скорей!»

Тогда костры зажигать он будет

Лишь для себя и своих друзей.

Тогда, выращивая бататы,

Он сможет их есть, не боясь побоев.

Тогда перестанет он быть рабом,

Тогда он за труд потребует платы

И биться не станет о землю лбом.

Тогда он покинет чужую ферму

И на своем участке посадит

Четыреста двадцать рядов бататов,

И кукурузу, и сладкий ямс.

Тогда он хозяйство свое наладит,

Тогда, накормив жену и детишек,

Сможет излишки продать купцам.

Не будет до старости он слугою,

Он жить начнет, ликовать начнет,

Он стукнет себя по бедру рукою

И полным голосом запоет:

«Я счастлив, судьба меня очень любит!»

Не понимают величья свободы

Те, кого в рабство не продавали,

Те, кто не мучались долгие годы

На белых плантациях,

В царстве кнута.

Все наши горести и невзгоды

В их глазах не растопят льда.

Мы трудимся с детства от света до света

В домах, на пастбищах и в лесу.

Где-то дожди и засухи где-то,

Но для раба это все едино,

Он собственность белого господина,

В кулаке господина его судьба.

Все отражалось в глазах раба.

Если уж кто-нибудь продан и куплен,

Будь он хоть пальм королевских выше,

Он все равно под хозяйской крышей

Меньше, чем карликовый терьер.

А хозяин, даже насквозь гнилой,

Шелудивый, как пес, тупоумный, злой,

Все-таки тот, в чьих руках судьба.

Мир отражался в глазах раба

С давних времен,

С тех пор, когда слон

Был в услуженье у антилопы.

Старался ладить с хозяйкой он,

Но однажды, отправившись за водой,

Задержался; возможно, он спутал тропы,

А возможно, задумался у реки.

Вернувшись, изведал слон хозяйские кулаки,

Вернее, копыта.

Антилопа орала сердито:

«Ты раб, и мое богатство

Позволит мне веяно владеть слонами!»

Слон перенес и брань и побои,

Молчал, лишь покачивал головою, —

Вытерпеть много пришлось слону.

Но слон понимал еще в старину:

Раб, чтобы волю себе вернуть,

Должен избрать проверенный путь,

Должен действовать осторожно.

Сто раз каждый шаг продумывал он

И вот — стал Владыкой животных слон.

Мудрость слона позаимствовать можно —

Чтобы со лба согнать комара,

Не нужен тяжелый удар топора.

Волю выкупить трудновато,

Но к нашим услугам земля и лопата,

Гроздья бананов, стручки какао,

И копра, и земляной орех…

Без устали надо трудиться годы,

Чтобы приблизить время свободы,

Чтобы из рабства выкупить всех!

ЭГ ХИГО [300]

Беспомощность Перевод А. Сендыка

Ветер бездомности

Гонит меня в крааль из пустыни,

Мой крик о помощи мчится от мыса к мысу,

И отзвук его замирает в горах Рувензори[301],

Но не слышит никто, даже сам я себя не слышу.

О боги, пытаюсь я упираться,

Здесь обреченные рубят руду,

Здесь

Никто ничего не слышит,

И я разбиваюсь о равнодушие,

Как волны о борт военного корабля.

На закате Перевод А. Сендыка

Нигде так не теснятся облака,

Как у меня над головой, —

Чем толще слой, тем больше ярких красок, —

Смешались пурпур, золото и сажа,

А солнце убегает за холмы,

Как номерной фонарь автомобиля.

Кричат о ночи жабы похотливо…

А в небесах просвет, быть может, в ярд,

Быть может, в милю, сразу же за ним

Другая скомканная куча туч

Свинцовых снизу, сверху золотистых —

Вот каковы закаты января,

Когда в саванне рыжую траву

Охотники и фермеры сжигают.

ВОЛЕ ШОЙИНКА [302]

Телефонный разговор Перевод А. Ибрагимова

Цена была умеренной. Район

не вызывал особых возражений.

Хозяйка обещала предоставить

в мое распоряжение квартиру.

Мне оставалось лишь

чистосердечное признание: «Мадам,

предупреждаю вас: я африканец».

Безмолвие. Воспитанности ток,

отрегулированный, как давленье

в кабине самолета. Наконец

сквозь золото зубов, сквозь толстый слой помады

проник ошеломляющий вопрос:

«Вы светло- или очень темнокожий?»

Я не ослышался? Две кнопки: А и Б.

Зловонное дыханье красной будки,

а там, снаружи, красный двухэтажный

автобус, сокрушающий асфальт.

Обыденный, реальный мир! Стыдясь

неловкого молчанья, изумленье

покорно ожидало разъяснений.

Еще вопрос — уже с другой эмфазой:

«Вы темно- или очень светлокожий?»

«Что вы имеете в виду, мадам?

Молочный или чистый шоколад?»

«Да». Подтверждение, как нож хирурга,

безликость рассекало ярким светом,

Настроившись на ту же частоту,

«Цвет африканской сепии, — серьезно

я пояснил. — Так значится в приметах».

Ее фантазия свершала свой

спектроскопический полет — и вдруг

правдивость зазвенела в трубке:

«Что это значит?» — «Я брюнет».

«Вы черный, словно сажа?» — «Не совсем.

Лицо, конечно, смуглое, мадам,

зато ладони рук, подошвы ног

отбелены, как волосы блондинки.

Одно лишь огорчительно, мадам:

свой зад я изъелозил дочерна…