Поэзия Африки - [69]

Но, ничего не услыхав о боге,

Велел готовить то же, что и всюду,

И вскоре возвратиться обещал.

Ближайшее селенье называлось

Эсайпо, впрочем, я предпочитаю

Старинное название — Эленпе,

Что значит: «Хоть мало, зато прекрасно».

Маисовый Росток опять спросил:

«Не здесь ли поселился бог воды?»

А услыхав, как и повсюду, «нет!»,

Опять сказал: «Держите наготове

Двух крыс олугбере,

Двух рыб олугбола

И два больших стручка орехов кола».

С Эсайпой распрощавшись в тот же день,

Стряхнул с одежд наш путник пыль Оригбо

И вскоре пред собой увидел город,

Известный всем под множеством имен:

Олеоджогунесин, Акимфемва, Гбанган,

Бе-югун-ерин-а-гба-а-л-оре.

Здесь первый дом построил Акимфемва,

Который говорил: «Коня вовеки

Не купит тот, кто трудится с ленцой!»

Но бог воды не проживал в Гбангане.

Узнав о том, Маисовый Росток

Сказал мужчинам, женщинам и детям:

«Готовьте рыбу, крыс, орехи кола —

Я к вам вернусь», — и зашагал в Икайре.

В Икайре каждый гордо назывался —

Омо Эву Оджеле, Эву-фи-ле-хан-ми —

Фона-хан-ми, Эву-йе-фабуйа-ле-Кире

Хан-мо Огидан. Значило все это — Потомок славного Эву Оджеле,

Который всем показывал охотно

Дома, деревья, улицы, базары

И бережно хранимые каналы,

Ведущие из города и в город,

«Не здесь ли поселился бог воды?» —

Маисовый Росток спросил устало

И весь затрепетал, ответ услышав:

«Живет в каналах наших бог воды».

Потом, понятно, гостю показали

Святилище, где поклонялись богу

Все жители Икайре, стар и млад.

Тогда, склонясь перед людьми Икайре,

Личину снял Маисовый Росток

И в землю врос голодными корнями,

А через год обрел права гражданства,

Считаться стал Омо Эву Оджеле.

Не я сказанье это сочинил,

Придумал все мой старый друг Оджинми

Элеринейе Омо ле Жагун.

Его везде любили, он охотно

Смешил других и сам легко смеялся,

Сам вождь дивился мудрости его.

Баламут Перевод А. Сендыка

Ожо, Ожо Баламут его зовут.

Когда сторонкой норовит пройти Беда,

Ее к себе он шумно приглашает,

Остаться просит.

Когда Тревога не заходит в дом,

Крючком багра ее он за ноги цепляет,

Затаскивает силой.

Наткнувшись на сплетенье ста несчастий,

Он тычет ногу в пасти хитрых петель

И радостно волочит весь клубок.

Никчемнейших, мерзейших из людей зовет он в дом,

Чтоб лишний раз устроить потасовку.

Он негодяй, —

Того, кто с ним заспорит,

Ножом обычно урезонивает он.

Услышав брань или завидев драку,

Он тут как тут, ведь он же Баламут,

Была бы ссора —

Чья? За что? Неважно.

Порой ужасен он, как Бог Железа:

Размахивая злобно топором,

По людным улицам он любит бегать.

Проказлив мальчик был, а мать его жалела,

Ну что бы ей тогда соседей

За неприятности, которыми ребенок им досаждал всечасно, пожалеть?

Вот финт обычнейший для Баламута.

Приходит он и говорит:

«На этой девушке женюсь я завтра ночью,

Плевать мне, что она с другим обручена!»

Да что невесты!

Он и жен ворует,

Хотя нередко превращает в ад случайная добыча дом его.

Средь женщин краденых не занимать искусниц

Прижучивать мужчин любого сорта.

Но Баламут есть Баламут.

Однажды супругу Шанго[281], Громовержца Шанго,

К себе он заманил,

Хоть мог бы, кажется, предугадать,

Как сладко с той, что изрыгает пламя.

Упрямство Баламутово сродни упрямству Пестика, —

Того, что, задыхаясь, вбежал на площадь Ступок

В старинном городе Толки-Батат

И заорал: «На царский трон взойду я,

Преграды сокрушу!»

Напрасно верный друг пытался спасти безумца от беды,

Советовал напрасно:

«Не ори, не лезь в цари».

Советам Пестик не внимал

И утверждал, что должен воцариться.

В конце концов он влез-таки на трон.

Но что ж, своей судьбой лишь подтвердил реченье старое:

«Трудненько голове держаться прямо, когда она в короне».

Особо справедливо это там, где есть обычаи:

Батата не толочь

Без Пестика тем, кто его толчет.

Маиса не толочь

Без Пестика их женам.

А знахарям

Лекарств не растирать без Пестика.

Короче, там, где Пестик всем необходим,

Поверьте, настрадался вдосталь Пестик, —

Толченый перец ел ему глаза,

Сквозь рот и нос,

Все по пути сжигая,

До самого желудка проникал.

Владыкой Пестиком толкли, он бился в ступке,

Сначала уши стерлись у него,

Потом другие важные детали,

А там и череп с треском лопнул пополам.

Ей-богу, не разумней Баламут, —

Ведь он, найдя в кустах на ферме трупик птицы,

Домой его принес,

Хотя не мог не знать поверия, гласящего:

«За птицу Злые Духи

Мать убивают;

Или заставляют

Отца на гору Ужаса взойти…»

Всего же горше, что никак нельзя от Баламута отвертеться,

Когда он, улыбаясь, говорит: «Друг, посидим, поговорим».

Ведь если скажешь: «Сесть тут негде», —

Он рявкнет: «Лучше оглядись,

Коль негде, я на нос твой сяду!»

Таков наш Баламут,

Ни днем, ни ночью он не дает покоя никому.

МОРУ ЙОСУФУ ГИВА [282]

Бенин Перевод Н. Воронель

[283]

И все ушло…

Там, где вчера вздымалась к небу

Столица гордых королей,

Сегодня первозданный хаос

Из мертвой глины и камней

Застыл в бездонной тишине…

О мой Бенин, мой красный город,

Увенчанный ушедшей славой,

Забытый город величавый!

Лежит, поверженная в прах,

Былая слава Огуолы.

Я вижу стройные отряды

Отважных воинов твоих.

Твердыней упирался в небо

Прекрасный и богатый город —

В веках сверкающий Бенин.

Там, где вчера вздымалась к небу

Столица гордых королей,

Сегодня первозданный хаос

Из мертвой глины и камней

Застыл в бездонной тишине…

МИНДЖИ КАРИБО