Поэзия Африки - [31]

Которые надо открыть

И продлить

Жизнь молнии,

Пробежавшей

Между двумя взглядами.

ЮСТАШ ПРЮДЕНСИО [89]

Мое тело Перевод Н. Горской

Я ненавижу свое тело

каждый раз,

когда оно трепещет и дрожит.

Проклятый кожаный мешок,

источник всяких бед,

я не могу тебя понять!

И все-таки оно как дом родной

для силы, смелости и правды.

Не спорьте — это так и есть!

Порой раскиснет, как кисель,

и растечется по земле.

Порой сорвется с цепи, словно пес,

и все вокруг крушит и рвет.

С ним не соскучишься:

что ни секунда — то сюрприз!

Бывают дни, когда

я покидаю эту шкуру

и ухожу к вершинам разума,

отваги и добра.

Но… затоскую и вернусь назад…

Какая страшная морока

возиться с неудобным, непокорным телом!

Озерная Венера Перевод Н. Горской

Розовой тканью прикрыты бедра,

тело — черное, как антрацит,

татуировки узор

и твердые

груди.

Улыбка ребенка,

кольца волос, как пружина, упруги,

на голове — корзина с плодами,

сочные губы, которым нужны

поцелуи и сласти.

Черная дочь голубых озер,

легкая, как африканский ветер,

на влажном песке оставляет

следы.

Забывают ловлю терпеливые рыбаки

и любуются узкобедрой

богиней воды.

А богиня проходит мимо

и детские ноги свои

погружает в прохладные волны.

ЕГИПЕТ

САЛАХ ДЖАХИН [90]

Колосья Перевод М. Курганцева

Я стою

посредине

созревшего поля.

На феллаха похож

колосок его

каждый.

У пшеницы

печальная,

рабская доля —

и вздыхает,

и гнется,

и чахнет

от жажды.

Исмаил!

На тебя

это поле похоже.

Слишком мало

осталось

невыбитых зерен.

Твой хозяин

потребовал плату.

И что же?

Все надежды твои

он срезает под корень.

Он богат.

Он

рабами покорными правит.

Он взирает на мир

ненасытно

и жадно.

Он велит —

и тебя

опозорят.

Ограбят.

Он прикажет —

тебя изобьют беспощадно…

МУХАММЕД ХАФИЗ ИБРАХИМ [91]

Бесплодные страдания Перевод Н. Стефановича

Я шел, но пылали в кровавых сандалиях ноги, —

В раскаянье горьком вернуться пришлось с полдороги.

Будь проклято время, когда торжествуют злодеи.

Что мы создавали, они разрушают, зверея…

Кто ищет услад, когда воздух отравлен и выпит,

Тот враг мусульманства, такому не дорог Египет.

Прощаясь с друзьями, признаться я должен, однако,

Что друга не встретил надежней загробного мрака.

И смерть полюбил я, загубленной жизни сестру, —

Быть может, в подруги я только ее изберу…

Ты видишь, о смерть, мой светильник пока не разбит,

Задуй же в нем пламя, которое праздно горит.

Я понял, что в жизни бессильны и доблесть и честь,

Поэтому смерть я решился всему предпочесть.

Мне больно теперь, но отчаянье я превозмог,

Я чувствую, знаю, что вечный покой недалек.

Вы, очи мои, словно два пересохших колодца, —

Слезами и кровью вам плакать уже не придется.

Вас, руки мои, простирать мне еще не случалось

К богатым и сильным в надежде на щедрость и жалость.

Вы, ноги, меня не вели по путям унижений,

Лишь дел благородных вам были знакомы ступени.

Душа, я учил, что в терпенье великая сила,

А ты в бескорыстье облечься меня убедила.

Ты чашу отвергла с убийственной горькой отравой,

И я удаляюсь от жизни дурной и лукавой.

Теперь распростимся, пусть это тебя не страшит,

Ведь смерть избавляет от бед и жестоких обид…

Поэзия Перевод Н. Стефановича

Возникла ты из мыслей и мечтаний —

Ты светлых чувств и мудрости созданье.

Ты родилась в восточной стороне,

Где жил народ в ленивом полусне.

Но что тогда уста твои воспели?

Вождей победы, прелести газелей.

Смеялась ты над тем, кто впал в немилость.

Оплакивать усопших приходилось.

Свой по грошам растратившая гений,

Ты пышностью гордилась в униженье.

Забыта всеми, людям далека, —

Такой была ты в прошлые века.

Звучала скорбь порой в твоем напеве,

Ты вспоминала старые кочевья,

Своих друзей оплакивала прах,

Грустила о минувших временах.

Зачем же вновь ты вспоминаешь ныне

Верблюдов бег, бесплодные пустыни?

Поэзия, мгновеньем дорожи, —

Разбей оковы каменные лжи,

Прорвись на волю, рабство поборов,

Раскройся вся для бурь и для ветров.

Одежда Перевод С. Северцева

Отныне, знайте, у меня

одежда праздничная есть,

И по одежде этой мне

везде оказывают честь,

Как будто благодатный дух

ее узоры пропитал,

А нити тонкие ее

прочны и гибки, как металл.

О, как она ласкает глаз

своей окраскою цветной,

Иглою счастья, видно, шил

ее искуснейший портной,

И тело грешное мое

веселья райского полно,

Когда оно, как бы зарей,

одеждой той окружено!

О ты, прибежище мое,

одежда светлая моя,

С тобой влилась в мою судьбу

надежд и радостей струя,

В твои узоры вплетена

отрады солнечная нить,

И даже пыльный вихрь пустынь

тебя не смеет осквернить!

Толпа сбирается вокруг,

склониться предо мной спеша,

Как будто я и впрямь теперь

какой-то сказочный паша.

И даже знатных льстивый рой

теперь теснится вкруг меня,

Как жмутся бедняки зимой

вкруг негасимого огня!

А раньше, помню, сколько раз

в тоске судьбу я упрекал:

Хамелеоном жалким был,

лохмотья пестрые таскал.

Одеждой рваной наготу

едва прикрыть я мог в те дни,

Ибн-Харба мантии гнилой

она и впрямь была сродни!

Пройти по улице тогда

стыдился я средь бела дня,

Всяк стороною обходил,

как прокаженного, меня.

И цвет одежд моих тогда

был так уныл и запылен,

Как постное лицо лжеца,

когда тебя встречает он.

О ты, одежда, — честь моя,

ты так роскошна и светла,

Что, недостойного, меня,

превыше мудрых вознесла.

И тяжко думать мне порой,

что люди судят обо мне

Лишь по изяществу сапог

да пышных тканей новизне.