Поезд на рассвете - [3]

Получая увольнение, Юрка старался непременно заглянуть в «панский лес». Хотя бы на часок. Правда, в райгородке и пойти-то было больше некуда. По воскресеньям, перед каждым дневным сеансом, солдаты приступом брали билетную кассу Дома культуры, а после фильма бесцельно слонялись тихими улицами местечка, догуливая отпущенные им на сегодня часы. Ели молочное мороженое, жевали ириски «Золотой ключик», щелкали подсолнечные семечки, которые покупали тут же, на улицах, у разговорчивых, услужливых бабок. Позиции для торга бабки выбирали простые и верные — прямо перед своими воротами, возле тротуара; ведра, наполненные вороными, искусно поджаренными семечками, выставляли на цветных домотканых подстилках, восседали около них с достоинством, повязав голову узорчатым платочком; цена семечек при этом у всех была незыблема, как воинский устав: большой стакан — рубль, маленький — граненая рюмашка с три наперстка высотой — полтинник… Но в парк Юрка приходил не со скуки, не ради того, чтобы убить время и не возвращаться в казарму раньше, чем требовала увольнительная. Здесь ему было хорошо. Он вырос далеко отсюда, в знойной южноукраинской степи, и до армии в лесу не бывал, видел его только на шишкинских, левитановских картинах да в кино; тощие полезащитные полосы, куда бегал с мальчишками играть в войну, — конечно, не в счет. Лишь тут, на холмистом правобережье Днепра, Юрка впервые вдохнул запахи звонких боров и хмуроватых сырых дубрав, услышал голоса лесных птиц, увидел, как растут подберезовики и маслята, как скачет по вершинам сосен, бесстрашно летит с дерева на дерево рыжехвостая белка и как высоко-высоко, под самыми облаками, парят, подолгу ходят кругами друг за дружкой аисты-черногузы. Все представало новым, ярким, звучным, и Юрка пожалел, что раньше это было ему недоступно.

Аллеи лесопарка почти всегда пустовали. Очевидно, потому, что в райцентре был свой, коммунхозовский, сад — невзрачный и тесный, зато с танцплощадкой, качелями, тиром, двумя ларьками и к тому же — с пивнушкой «Голубой Дунай», как называли деревянный облезлый павильон, воздвигнутый здешними «зодчими» на самом видном месте. В горсаду обычно стояла толкотня; ревел хриплый динамик, подключенный к радиоле; когда он умолкал с надрыва — за двухметровой штакетной оградой танцплощадки появлялся долговязый, всегда «под градусом», баянист. Дважды в неделю — по субботам и воскресеньям — играл духовой оркестр… А в привольном и свежем «панском лесу» еще не затоптали опушки и поляны, не распугали тишину. Зимой здесь было вовсе безлюдно. Летом же — по аллеям иногда вышагивали восторженные пионеры и с ними — юные, стройные вожатые; степенно, направлялись ко дворцу посетители библиотеки и музея; в укромных уголках, позабыв про все на свете, целовались влюбленные. Вокруг беззаботно перекликались пичуги, скрытые листвой. Юрка старался никому из них не мешать. Обходной стежкой шел к речке, устраивался где-нибудь на взгорке, откуда обзор получше, раскрывал небольшой блокнот — в половину школьной тетради, из плотной белой бумаги, — клал его на колено и рисовал с натуры, недостатка в которой тут не было. То дуб кучерявый возникал на листе, то берез дружная семейка, то серпом выгнутое плесо, а в нем — зыбкое отражение острых верхушек елей и невесомых, словно растворенных в воде, облаков… Рисовал Юрка с детства, находил в том отраду, и хотя все постигал самоуком, ощупью, трудом и терпением, хотя видел несовершенство своих опытов, любимое занятие не бросал.

Да в армии уже и невозможно было бросить, даже если бы захотел. Только прознали, что он умеет рисовать, — не стало отбоя от заказов, поручений и просьб. Надо выпустить стенгазету — бегут за ним. Лозунг написать, подновить стенд, вычертить схемы для занятий по тактике или плакатным пером перенести на листы ватмана пункты из уставов — опять Степному работенка. Братва тоже одолевала. Чуть выпадает свободная минута — в казарме ли, в поле, на стрельбище — обступят, возьмут в осаду: «Ну-ка, Степной, меня изобрази. Не всего, одну физиономию», «И меня. Матери пошлю. Лучше фотокарточки будет. Верно?», «А я — милашке своей. Давай и меня. Во так, с автоматом. Идет?.. Да чтоб красивый был, а то еще, гляди, разлюбит», «Стой, гвардейцы, не толпись, не закрывай товарищу Репину солнце… Ты, Юрка, давай нас лучше всех сразу, оравой, как запорожцев. Попробуй, а?» И под шутки, смех, похвальные возгласы Юрка рисовал солдатские портреты, — ясным, энергичным штрихом. Готовые — выдергивал из блокнота и отдавал нетерпеливым заказчикам. А на другой день его непритязательные произведения отправлялись по почте на Кавказ и в Заполярье, в Крым и на Урал, к волжскому берегу и в далекую Сибирь… Нет уж тех ребят: одни раньше, другие позже — разлетелись в родные края. Пришел и Юркин черед уезжать.

Куда же он ехал? Обратно, по месту призыва — в Донбасс, в город Ясногорск, доложиться военкомату, который посылал его служить. А потом — хоть на все четыре стороны. Безродному — как нищему: любая дорога не заказана. И куда ни пойдешь — везде тебя встретят одинаково: не обрадуются, обнимать не кинутся — знай заранее. Никого не надеялся обрадовать в Ясногорске и Юрка. Близких, родных людей у него там не было. И даже товарищи прежние — с кем учился, потом работал — уже давно перестали писать ему в армию, потерялись. Всех с годами разбрасывает жизнь по свету, и связи, что казались такими крепкими, неизменными, рвутся и отмирают, как засохшие побеги хмеля… Холодным умом рассудить — ну что теперь для него Ясногорск? Такой же чужой или помягче — нейтральный, как любой другой город юга, севера страны. Так надо ли, очень ли обязательно — туда возвращаться? Многие ребята их части, минуя отцовский порог, по комсомольским путевкам двинули в Казахстан — распахивать и обживать целинные степи. Чем не дело? Вторая группа махнула еще дальше — в Сибирь, на стройку Братской гидроэлектростанции, за таежной романтикой. Звали в Братск и Юрку. Замполит роты разговаривал с ним об этом. Другой бы на месте Юрки, может, и не раздумывал — записался вместе со всеми, получил путевку и уже был бы далече отсюда, на могучей реке Ангаре, которая, рассказывали ему, несет редкостно чистые байкальские воды. Признаться — Юрке хотелось повидать Сибирь, пожить среди ее лесов и гор, но с выбором он спешить не стал. Решил пооглядеться немного после армии, поработать в своей же, шахтостроевской, бригаде, а потом будет видней, что оно, куда и как… Вот и ехал он сегодня в Ясногорск, хотя не было у него там ни отца, ни матери.