Поезд на рассвете - [13]

— Что — я?

— Зачем прогнала меня?

— Я тебя не прогоняла. Не выворачивай все наизнанку.

— Нет прогнала, — едва сдерживал Юрка слезы. — Сговорились между собой… вытурить меня куда-нибудь подальше… В кино выпроводили. Нужно мне ваше кино… ваш голый Тарзан… А теперь — я же и виноват.

Мать зарделась и сказала уже мягко, примирительно:

— Не выдумывай… всякие глупости. Никто не сговаривался. Это Ирине Ивановне пришло в голову. Ну и я… подумала, что в кино тебе будет интересней, чем с нами. А ты вон как всех отблагодарил. Удрал, скрылся… будто какой урка. Люди ждали нас, готовились, угощали, а ты… Мне было — хоть провалиться со стыда. И ты — как ты теперь будешь смотреть им в глаза?

— А я и не собираюсь.

— Не зарекайся, сынок. — Мать прислонила к себе его голову. — И не злись, пожалуйста. Давай поговорим спокойно и — по-взрослому… Я хотела тебе сказать, Юрик… на обратной дороге хотела сказать… Я выхожу замуж. Так что ты меня не стыди и не презирай… Да, выхожу. За Николая Ивановича.

Юрка холодновато отстранился:

— Я знал, что к тому идет.

— Знал? Тогда мне легче с тобой об этом говорить… Да, Юрик, я много думала и вот… решилась.

— Когда? — спросил он, будто срок имел для него какое-то значение.

— Скоро. На днях. — Мать присела на край кровати, вздохнула.

— Ну и выходи. А я к нему не пойду. Тут останусь… Или уеду куда-нибудь.

— Хочешь бросить меня? — обессиленно произнесла мать. — И тебе от этого будет легче, да?

— Не пойду к твоему Сердюку… Уеду в Устиновку. Пастухом наймусь в колхоз. И там буду жить.

— Ничего ты не понимаешь, сынок. Я ведь не о себе — о тебе больше думаю. Чтобы ты и школу хорошо закончил, и дальше пошел учиться. А ты… — Мать чуть не заплакала, но сдержала себя. — Ты бы хотел, чтоб я всю жизнь была одна?.. Прямо скажи: ты этого хочешь, да?

Нет, Юрка этого не хотел. Он понимал, что когда-нибудь, рано или поздно, мать может выйти замуж. Она еще молодая и красивая. Не вековать же ей одной, покинутой? Да пусть выходит. Но почему как раз теперь, этим летом, когда Юрка так ждал, что они наконец-то поедут в Устиновку? И почему именно за Сердюка? Чем он взял? И не красавец, и намного старше матери… Домом завлек? Дорогими коврами, хрусталем да мебелью? Нет, не должна мать позариться на это, она не из тех. Так почему же — Сердюк, а не кто-то другой?.. Все больше Юрку что-то настораживало в этом человеке. Не нравился ему Сердюк. Почему, чем — Юрка бы определенно не сказал, не смог, наверное, сразу объяснить, но — не нравился, хоть что тут поделай, хоть как переубеждай… Юрка задумался.

За весь вечер они не проронили ни слова. Свет в комнате не включали. Спать легли без ужина.

…На следующей неделе Сердюк перевез их в свой дом.

Доверчивые аисты прибрели к речке и стали кормиться на отмели, у кромки камыша.

От станции отошел пассажирский состав. Набрал ходу, прогремел по мосту, переброшенному через речку, и удалился в том направлении, куда и Юрке надо — за Днепр, на юго-восток украинской земли. Оно так-то — направление известно. А что там? Куда идти с поезда? У какого порога остановиться?.. Сейчас Юрка подумал об этом спокойно и рассудительно. Прийти ему, конечно, есть куда. На прежнюю работу, на любой участок шахтостроительного треста возьмут безо всякого, в тот же день. Своего — ну как не взять? К тому же — отслужившего солдата. По закону положено. Найдется и угол в общежитии, с этим тоже — никакой загвоздки. Для начала — чего еще нужно холостяку? А там понемногу все образуется, пойдет своим чередом. Пацаном, когда один остался, и то не пропал, выцарапался. Теперь — и подавно не пропадет. Или он не солдат, не мужик?..

Слева, выше того места по течению речки, где сидел Юрка, возник мальчишка с удочкой. Должно быть, вышел из-под железнодорожного моста, поэтому Юрка и не заметил, как он появился. Побрасывая снасть, мальчишка медленно, с остановками продвигался берегом. Старался он не напрасно. Хотя и не часто, но рыбешка клевала: нет-нет да и сверкнет, затрепещет на крючке. Вот удильщик подошел еще ближе, и Юрка узнал в нем своего знакомого — Диму, заядлого рыбака отсюда, с пристанционной окраины. Первый раз они невзначай встретились на речке, в «панском лесу», три года назад, после того виделись еще и еще, стали по воскресеньям рыбачить вместе и подружились. Летними днями Дима так и пропадал на речке, бывало — уходил далеко от местечка, но каждый выходной с утра объявлялся на берегу, напротив казарм. Настраивал, дотошно проверял две поплавочных удочки, — вторую он, понятно же, приносил для «дяди Юры», — не теряя времени принимался за промысел, таскал бубырей и поджидал, когда друга-солдата отпустят в увольнение. Из окна казармы, со второго этажа, Юрка сразу примечал фигурку терпеливого рыбака и, как только получал разрешение на отлучку, прямиком устремлялся к речке. «Ну что, клюет?» — еще на подходе спрашивал Диму. «Та… мелочь пузатая», — отвечал тот небрежно. Однако в его клеенчатой сумке кроме обычной мелочи — бубырей да плотвичек — обнаруживались то красноперки, то пара подъязков, то остроносый и прогонистый, как веретено, щуренок. Юрка поздравлял, хвалил сноровистого ударя, и тогда Дима вскакивал — нос кверху, чубчик торчком, азарт и хитринка в глазах — и кидался взахлеб рассказывать, как сумел изловить рыбин, а еще одна — здоровенная, сильнющая, и сравнивать нечего с теми, что в сумке, — чуть удочку у него из рук не выдернула, но он не растерялся, потянул изо Всей силы и наверняка выволок бы, поймал и эту, да она, холера, крючок оборвала, пришлось другой цеплять. Кажись, то был язь — тяжеленный, как поросенок… а может — и щука. У, в их речке — не гляди, что невелика, — такие щучины водятся — во, крокодилы! Утят хватают на плесах. Подкрадутся из глубины, из ямы — хап!.. и нету рыженького, только круги по воде… Рассказывал и показывал Дима с таким жаром, что даже уши его распалялись докрасна. Юрка выслушивал все без улыбки, без малейшей тени недоверия: не хотел обидеть напарника. Взяв удочки на плечо, они вдоль берега, знакомой, натоптанной стежкой, шли в «панский лес», — в тенистых заводях, под ярами, чаще и смелей брала рыба. Да если и не брала — они не скучали. Дима мог с неменьшим увлечением и подолгу смотреть, как «дядя Юра» рисует карандашом в альбоме, а полученные в подарок листы аккуратно складывал и прятал за пазуху, чтобы в целости и чистоте донести до дому, показать отцу и матери… Зимой Дима прибегал к военному городку на лыжах: «своего» солдата не забывал. Заметно подрос он за эти три года, повзрослел и уже заканчивал пятый класс. В их последнюю встречу, в день Первомая, Юрка угостил Диму мороженым в городском саду, подарил ему солдатский ремень и сказал, что скоро уедет — увольняют его. Дима загрустил… На тот случай, если больше не доведется в эти дни найти друг друга, они попрощались. Выходит — поторопились немного.