Поезд на рассвете - [12]

— А ты?

— Я… здесь пока побуду. Тебя подожду. Вы потом сюда вернетесь, и поедем домой. Хорошо?

— Рано же еще, Юрик, — оборвал песню основательно осоловевший Николай Иванович. — Куда вам спешить? Некуда. До вечера еще — ого-го… Воскресенье надо отгулять на полную… катушку. Мы вас потом проводим и… порядок, поедете на своей «двойке». Так я говорю?

— Ну конечно! — бодро поддакнула Ирина Ивановна и с шутливой вроде бы, но цепкой и властной, не допускающей возражений настойчивостью потащила Юрку из комнаты, за порог. — Не упирайся как теленок. Пошли.

И Юрка опять, вторично за сегодняшний день, через силу, против своей воли, подчинился.

На улице Ирина Ивановна весело щебетала:

— Вначале, Юрок, зайдем ко мне на работу, в ресторан. Это там же, на вокзале. Думаю — против не будешь. Я угощу тебя отличным мороженым. Ты такого не пробовал, ручаюсь. Пломбиром особым и — шоколадным с орехами. Пальчики оближешь… Оттуда позвоню в клуб, чтобы нам оставили билеты получше, и пойдем смотреть «Тарзана». Во кино! Умеют же там люди делать. Не то, что у нас, — дребедень и преснятина.

— Вы… поваром работаете? — безразлично спросил Юрка.

— Нет, что ты, — вздернула подбородок Ирина Ивановна. — Администратором. Начинала когда-то поваром. Но это давно было. Теперь меня в повара не затянешь. Нема дураков.

Что делает в ресторане администратор, велика ли его власть и высок ли начальственный голос, Юрка представления не имел, но разузнавать это у Сердюковой Сестры не стал. Ему и так было ясно: все те крабы, шпроты, судаки, шампанское — оттуда, из ресторана. Юрка спросил о другом:

— А где… е г о  жена?

— Николая, ты имеешь в виду?

— Да… Николая Ивановича.

— Тебе это хочется знать? Понимаю. — Ирина Ивановна утаила снисходительную улыбку. — Нет у него жены. Они давно разошлись. Детей у них не было, времечко шло, надоели друг другу, как горькая редька… Вот и разошлись. Это, Юрок, бывает частенько. Точней сказать — она от него ушла. Но это уже детали, которые тебе знать не обязательно… Давай прибавим шагу, а то нам билетов не достанется.

«И хорошо, если бы не досталось», — подумал Юрка. Американский «Тарзан» не интересовал его сегодня нисколечко. Есть в ресторане обещанное Ириной Ивановной мороженое тоже не хотелось. И вообще странно было ему — идти в ресторан. Даже в сопровождении администратора, которого там все знают и, судя по самодовольному виду и тону Ирины Ивановны, очень почитают. Юрка твердо решил, что вообще никогда не переступит порог ресторана. Как большинство тогдашних его сверстников, сполна познавших послевоенную нужду, он держался сурового и неколебимого убеждения, что ходить по ресторанам — недостойно, низко, что туда ходят проедать и пропивать не свои, трудовые, честно заработанные деньги, а какие-то другие, посторонние — если и не прямо уворованные, то все равно прикарманенные нечистым способом, или же — дармовые, что свалились откуда-то сами собой, как ленивому — груша под ноги. Посему, считал Юрка, и подобные заведения, и те, кто в них пьет-гуляет, заслуживают единодушного и беспощадного осуждения. Им же в школе постоянно твердят: все это — пережитки капитализма, с которыми надо бороться.

Чем ближе подходили к вокзалу, тем сильней гнобила Юрку обида на мать. Что же она так с ним поступила — прогнала от себя. Зачем? Чтобы остаться вдвоем с Сердюком? Как ей не стыдно? Как им не совестно всем троим? Взяли и запросто, бесцеремонно выдворили его. Неужели загодя сговорились?.. Да-да, наверняка сговорились. Тайком, за его спиной. И ловко так все придумали. Ишь — в кино выпроводили. Мороженым приманили… Ешьте вы сами свое мороженое… шоколадное с орехами!.. И раз так, раз они так с ним… то зачем ему  т у д а  возвращаться? Зачем ему  о н и?..

У привокзальной площади стоял готовый к отправке полупустой трамвай. Два сцепленных вагона были старой, довоенной конструкции: их, как видно, подлаживали, время от времени прихорашивали красной, желтой, голубой краской, и они — наравне с новенькими щеголями в никеле — работали свой второй век, бегали от рассвета до глубокой ночи, с упорством и выносливостью русской телеги продолжали служить и тем, кто помнил их рождение и триумф, и юным капризным, порой насмешливым незнакомцам. Необыкновенно трогательными и родными показались Юрке эти старые, гремучие вагоны. Сейчас укатятся. Вот-вот прозвенит звонок, вожатая включит скорость — и они убегут, исчезнут.

Юрка рванулся к трамваю.

— Не нужен мне ваш «Тарзан»!.. Не хочу я вашего мороженого!

Ирина Ивановна споткнулась, опешила:

— Юра!.. Ты куда? Что я скажу матери?.. Вернись! Ты слышишь?

— Не нужна она мне… такая!! — крикнул Юрка. — Понятно? — И вскочил на подножку переднего вагона.

Трамвай тронулся…

…Мать вернулась домой засветло. Она была очень расстроена, а Юркой — недовольна до крайности.

— Зачем ты так сделал? — стала выговаривать ему. — Зачем нагрубил Ирине Ивановне и убежал?

— Я ей не грубил.

— Допустим… Хотя она сказала, что вел ты себя безобразно. Я не знала, куда деваться со стыда… Зачем, спрашиваю, убежал, обидел людей? Как додумался до такого?

— А ты… зачем? — Юрка старался не встречаться с матерью взглядом.