Поэты пражского «Скита» - [73]

Душистой пылью серебрит виски,

И блеянье, и пенье Козерога

Встречает запоздалые возки.

И ангелы усталые к ограде

Так незаметно перейдя на лёт,

У райского парадного осадят

Опять весной, как в мае каждый год.

Поэты распрягают и гуторят.

На крышах на земную вышину,

Как черепицы, утренние зори

С вечерними лежат через одну.

…………………………………

Опустошенной, бледною и жалкой

Душа припомнит, что звала в бреду.

Поставив рядом с легкою качалкой

В стакан, как розу, — белую звезду.

1932

«Ось земную пальцами пропеллер…»

Ось земную пальцами пропеллер

Тронул, звонко разорвав зенит.

И музейно выпуклые земли

Стали, как созвездье Атлантид.

Африка ли, Азия под нами —

Перебойный, перелетный пляс.

Над морями и над городами

Сталь пернатой мощью напряглась,

На этаж в порыве вырастая,

Гогоча, как гуси в сентябре,

Чьи столицы крыши напрягают,

Прядая с насеста на горе.

Трубы изгибают лебедями.

Словно стая села отдохнуть…

Мы не ждем — колышется под нами

Пройденный неповторимый путь.

И как будто не с аэродрома,

Со звезды мы или из гнезда —

Потому что лестницею дома

Мы к земле не выйдем никогда.

Голубые глобусы клубятся,

Как один похожие на наш…

— И тебе ли, голосу, бояться

Легкости от сброшенных поклаж?..

1932

ПРОБУЖДЕНИЕ

Поток лучей веселых и грустных,

Как будто невидимых зеркалами…

И голос твой проснулся и притих

И нежится под белыми листами.

Ленясь еще, оттягивает явь.

Потом встает, закидывая горло,

И вот в лучи — бегом, полетом, вплавь,

А ты ладонь беспомощно простерла…

Как тонущий, беспомощен один.

Как погорелец под окном бездомен.

Плывет вдали от комнатных кабин.

Держа лучи, как вороха соломин…

И задыхаясь, выловить спеша,

Царапая и вывихнув запястья,

Ты видишь, бьется белая душа,

Что шла ко дну на полпути от счастья…

Как на носилках, снова на листах

Вздыхает голос жаркими мехами,

На полотне гардин, как на плотах,

Он прозревает новыми стихами.

И на жестокий изумленный взгляд,

Где будет «где?» и «ты мне незнакома»,

Ему подашь все тот же теплый яд

И, опустив глаза, ответишь: дома…

1934

ВСЛЕД

В этом городе ночи пустуют.

Звезды в млечных очередях.

Четверть века тебя четвертуют

В старой части на площадях.

В час тумана ступеньки крепчают,

В полночь стройно растянут помост.

И во сне тебя люди встречают

Ворохами проклятий и звезд…

В час тумана в серой повозке,

Так привычно прищурясь в упор.

Ты качаешься бледный и плоский

И свой голос кладешь под топор.

После пытки нет плоти на плахе —

Ощущаемо плещет душа,

И восходит в огромном размахе,

Каждый купол крылом вороша.

Мертвый прах отряхая с надкрылий

И нетленно тела затеплив.

Ты кидаешь в альковы Бастилий

Перелетного гостя призыв:

Будь казнима со мною за ересь —

В горле олово, как облака.

Проходя через коврик и через

Подоконник, дрожащий слегка,

Сквозь ворота чугунные дома.

Через чащу, что леса густей, —

В голубую расщелину трюма

Стольких весен и стольких вестей.

…И уходит, и снова снотворно.

По кругам пробираясь впотьмах,

Только стрелки отметят повторный

На секунды отмеренный страх.

1932 «Скит». I. 1933

ВДОХНОВЕНИЕ

От сердца в кровь вошел огонь,

И он идет, живой и жесткий,

По жилам в бледную ладонь

На голубые перекрестки.

И вот до кончиков ногтей,

Под кольцами и у запястья

Я чую звонче и густей

Струю пылающего счастья.

И как мгновенья хороши

Последние перед началом.

Когда блестят карандаши

Отточенным веселым жалом.

Поют беззвучно провода,

И я пою — глухонемая,

И лишь бумага как слюда

Трепещет, звуки принимая.

1931

«Крепчайшие, тончайшие силки…»

Крепчайшие, тончайшие силки

Из завитых и золотых волос.

Ты знаешь: на открытках голубки

Томятся в чаще акварельных роз.

И вот они блуждают, осмелев,

У плеч твоих на маленьком столе.

Клюют с бумаги ангельский посев

Поэмы о приснившемся крыле.

Воркуют и целуются опять

С раскрашенной открытки голубки.

Не плачь: опустошенная тетрадь

Их завела в крепчайшие силки…

Пронзенных душ немало на земле.

Но вот любовь воркует со стола —

Забудь о человеческом крыле,

Любовь людей не ведает крыла…

1934

ЛАНДЫШИ

Сквозь влажную тугую прель.

Таких беспомощных вначале.

Из трубок, свернутых в свирель.

Их все овраги выдували.

Весна к серебряной красе

Слетала первою осою,

И ландыши в густой росе

Бутоны путали с росою.

Но звездный незаметный клюв

Под крепнущими шалашами

Они поили, развернув

Попарно, белыми ковшами.

Дрожа в траве, как поплавки,

Сгибаясь маленькой лозою.

Они вставали на носки

И ночью бредили грозою…

Чтоб отцветать не на земле.

Чтоб задыхаться не в тумане…

Но умирали на столе

В высоком голубом стакане.

1934

ГРАД

Единственных и нужных слов

Веселый град летел в ладони,

И я смеялась на балконе,

Неся домой такой улов…

Но за стеклом половики

Дышали мертвой синевою,

Цвели лазоревой травою

Грозе и грому вопреки.

Цвели букеты на стене,

И слабо тлела позолота…

Сюда ли принести извне

Сквозняк свежей водоворота?

И ветер пел: любви не тронь,

Осколки небывалых градин

С балконных белых перекладин

Стряхни, горячая ладонь!

Они в запутанной траве,

Не тронув чуждого покоя,

Поломанным цветком левкоя

Споют о райской синеве…

Чтоб, отдышавшись, майский сад,

Смешавший вместе град и гравий,

Опять смолчал про этот град

Перед закрытыми дверями.

1934 «Меч». 1934. № 17–18

ЛЮБОВЬ

Это солнечное копье,

Ударяя огнем с высот,

Надломило сердце мое

Осторожно, как свежий сот.

Защищаться от счастья — лень.