Поэты пражского «Скита» - [30]

И в миссиях толклись с утра,

На пиджаки сменив мундиры.

И вот — в Париж, в Париж, в Париж!

Все пропуска легко устроив.

Летят в экспрессах «nouveaux-riches» [72]

Из добровольческих героев…

О, город славы и любви,

Людовиков и коммунаров!

Каштанной дымкою обвит

Весенний блеск твоих бульваров.

Но тульский пряничный дикарь,

Привыкший к жизни в три обхвата,

Смеясь, плюет на твой алтарь

Неотвратимого заката…

…Поют земле о Неземной

Шпили торжественные готик.

Здесь каждый камень мостовой

Умней российских библиотек.

И жизнь ограждена давно

От неуместных искушений.

И розовеет в смуглой пене

Тысячелетнее вино.

С какою легкостью небрежной

Любая из латинских дев

Бьет на арене страсти нежной

Кустарных русских королев.

И словно лживое сиянье

Уже рассыпавшихся звезд,

В весеннем, призрачном тумане —

Орленый через Сену мост…

Глава 6-я

О, Муза, друг мой, подожди!

Еще не кончен труд крылатый.

Еще закованы вожди

В непроницаемые латы.

И только мы с тобой вдвоем

С пути войны сойти посмели

И с мирным посохом бредем

Под звук пастушеской свирели

В страну мечтательных мансард,

Скрипящих лестниц и калиток,

Где разливает синий март

Благоухающий напиток.

И эта жизнь на рубеже

Иных эпох как призрак встанет.

— Но время быстрое уже

Смиряет грусть воспоминаний…

Чем заплатила ты, душа, —

Сияньем глаз ли, счастьем губ ли

За право горькое — дышать

Холодным воздухом республик…

Ах, и тебе холодной стать

Давно пора на этом свете

И так же вольностью дышать.

Как этот европейский ветер

кругах размеренных своих

Тысячелетнею свободой.

Ах, для тебя певучий стих

Звучит торжественною одой!

И петербургское окно

Сюда из северной державы

На утре дней великой славы

Петром прорублено давно.

И здесь, в Европе, о, недаром

Сквозь грохот корабельных дней

Стук башмаков его слышней

По амстердамским тротуарам.

О, Петр! Ты вновь и вечно прав!

Режь бороды, стругай и крякай!

— Здесь колыбель твоих Полтав,

Здесь опустил ты русский якорь!

И водолазы — уж не мы ли? —

Перед зарею новых дней

Подымут вновь в песке и иле

Концы заржавленных цепей…

Не мы ль — вторичное посольство

Твоей беспомощной земли,

Где позабыть мы не смогли

Стрелецких буйств и своевольства.

И в свете западной зари —

Загробный хохот Бонапарта:

— На ученические парты

Садитесь вновь, за буквари!..

Глава 7-я

Грохочут университеты

От гула русских каблуков.

О веснах чешских городов

Поют российские поэты.

Где в прорезь узкую бойниц

Холодным глазом смотрит вечность

На нежных, девических лиц

Сияющую безупречность.

Где только мы тяжелых скул

Несем татарское наследье,

Как отзвук орд, как смутный гул.

Уже далекий и последний…

Довольно грубой похвальбы!

Довольно азиатской лени!

Не изменить своей судьбы:

Перед Европой — на колени!

Смотри — самозабвенный труд

И героическая скука

Завет свободы берегут

Проблематическому внуку.

И хартий вольностей земных

Торжественную баррикаду

В дни католических святых

Для детского выносят сада.

И приучается играть

В песке республиканских скверов

Иная, радостная рать

Спокойной, мужественной эры.

Перешагни ж за рубежи!

В ветрах свобод — иные цели…

Мы умирать всегда умели,

А надо научиться — жить!..

И возвратившись в оный день

На дикие, родные пашни,

В глуши тамбовских деревень

Поставим Эйфелевы башни.

И запоет с антенных лир,

Над огородами укропа

Воздушный голос — «Труд и Мир!

Дано: Июнь, Тамбов, Европа».

Прага, 1928 «Воля России». 1928. № 5

СТРАШНЫЙ СУД

Экстренный выпуск рабочей газеты

Кричал курсивом — «Бросайте труд!

Завтра — конец света!

Послезавтра же — Страшный Суд!..»

— Бургомистр встречал на вокзале

Приезжающих ангелов и мямлил речь,

О том, что Суда на земле не ждали,

И о том, как трудно себя уберечь…

Бледные ангелы в серебряной вате,

Задыхаясь в поту, — был месяц май, —

Отвечали любезно, что в результате.

Конечно, все попадут в рай.

Женщины толпились у автомобилей.

Забыв на плите переваренный суп,

И плача, касались шуршащих крылий.

Сияющих копий и звонких труб.

Вздыхали влюбленные и жалели,

Что сегодня — последние ночь и заря,

И что раньше, не зная, две недели

Потеряли в кино и прогулках — зря…

Мужчины курили, читали плакаты,

И каждый был раздражен и зол,

Что за эту неделю не получит платы,

А в воскресенье не пойдет на футбол…

И только школьник был счастлив и весел,

Смотря благодарно в небесную синь.

За то, что теперь уже ровно — десять,

И, значит, не надо идти на латынь.

Да старая нищенка у костела,

Услышав с вокзала трубную весть.

Встала счастливою и веселой,

Потому что узнала, что Бог — есть…

«Воля России». 1929. № 4

ТРАМВАЙ № 2

У трамвая номер два — веселый проводник,

У трамвая номер два — шутливый вожатый.

— Мост. Поворот. И лязг. И крик.

Трамвай въезжает в витрину заката.

Сыплется в окна розовое стекло,

Поют тормоза о неожиданном плене.

Девушки в трамвае звонко и светло

Вскрикивают и садятся к мужчинам на колени…

Вожатый смеется и звонит — «вперед!..»

Проводник смеется и звонит — «на месте…»

Пассажиры скуку переходят вброд

И на том берегу садятся — вместе…

Из мути контор проглядывают глаза,

В дыму канцелярий щурятся от света.

Девушки говорят: «Простите, это — тормоза!»

— Но разве надо прощать за это?..

И разве странно, что за мостом

Сердце в вагоне прорастает сквозь крышу.

И тихо шепчет — «Мы выйдем вдвоем…»

А отвечая — почти не дышит…

И когда у парка остановится трамвай,