Поэты пражского «Скита» - [11]

1926 «Перезвоны». 1926. № 18

ПОЛЕТ

А. Л. Бему

Как на костре, мечты дремоту жгли,

отец будил и поднял на рассвете…

Над морем шел волной упругой ветер,

и перья крыл гудели, как шмели.

Легко взнесли прочь от земли рули,

крича, внизу бежали стайкой дети,

день вырастал в торжественном расцвете,

а горы сизые снижались и ползли.

Крит падал в море дымный, как опал,

казалось солнце близким и косматым…

Отец внизу встревоженно кричал, —

но трудно быть покорным и крылатым…

…Был вечер тих, как мальчик виноватый,

на берег родины вступал один Дайдал.

1927 «Воля России». 1927. № 3

ВИДЕНИЕ

«Парфянская в ноге открылась рана.

Покинув двор и сплетни при дворе,

я жил в глуши, в прадедовской норе,

и не ушел с войсками Юлиана.

Мечтой был с ним. И вот в томленьи странном

прогуливался как-то на заре.

Вел раб меня, мы сели на горе.

Над морем тлели тонкие туманы.

Клянусь Луной — то было не во сне:

косматый фавн бежал, рыдая, мимо!

Раб закричал, крик передался мне,

и фавн исчез, как бы растаяв дымом,

и только эхо, не устав звенеть,

сказало нам, что пали боги Рима…»

1927 «Воля России». 1927. № 3

В БИСТРО

Не знали мы, кто в споре утвержден,

над Францией какое взвеет знамя —

и вот в бистро, между двумя глотками,

сказал матрос, что мертв Наполеон.

Затихли все. Лишь английский шпион

тост предложил своей случайной даме

за короля, что нынче правит нами,

рукой врага вернув наследный трон.

И — всем в укор — была соблюдена

гулящей девкой память славы нашей:

в лицо шпиону плюнула она,

на гнев растерянный не обернулась даже

и вышла вон. И в окна со двора

к нам донеслось, как эхо, — Ça ira… [61]

1927 «Воля России». 1927. № 3

ДУЭЛЬ

Еще рассвет из труб не вышел дымом,

спал Петербург — в норе осенней крот, —

скрипя ушли полозья от ворот —

и вот вся жизнь — как эти окна — мимо.

Нельзя простить, нельзя судить любимой —

всему ль виной гвардейца наглый рот?

Ведь в первый раз ее душа поет,

а в первый раз поет неодолимо.

Но как ему — какой рукой гиганта —

клубок сует распутать и поднять?..

…И подошла шагами секунданта,

и в сердце смертная затихла благодать…

…И вдруг припомнил — по созвучью — Данта

и пожалел, что стих не записать…

1927 «Воля России». 1927. № 3

В ИЗГНАНЬИ

Утонет солнце, расплескав залив,

жар не томит тучнеющее тело,

и он глядит, как доит коз Марчелла,

литые руки смугло обнажив,

и шутит с ней. И даже с ней — учтив,

ее кувшин несет отяжелелый,

тугих грудей коснется мыслью смелой

и вспомнит все, тревогу оживив…

О, Дон Жуан! Припав на эту грудь,

тебе ль себя предать и обмануть,

несытый зной бросать в послушном теле,

и услыхать — перевернулся мир! —

Не командор идет на званый пир,

а Лепорелло крадется к Марчелле…

1927 «Воля России». 1927. № 3

ОТЕЧЕСТВО

Люблю отчизну я, но странною любовью.

М. Лермонтов

Когда казалось: из окна

Вся ширь возможная видна,

А дальше — бездна и туманы,

Когда в морях могли плутать

И мимоходом открывать

Еще неведомые страны —

Среди чужих чудес и тайн

Отрадно было вспомнить край,

Где все привычно и знакомо,

Где будет старенькая мать

Года покорно ожидать,

Что блудный сын вернется к дому.

Но почему, когда прочли

Все тайны моря и земли

И каждый путь давно известен,

Когда сравняли навсегда

В священном равенстве труда

Различья стран — различья чести, —

Всего больней, всего нежней

Порою думаешь о ней,

Руси покинутой и нищей,

О горестных ее полях,

О длительных ее снегах,

О старой церкви на кладбище…

Не так ли пепел первых встреч

Всю жизнь назначено беречь,

И даже буря поздней страсти

Не унесет — о, никогда! —

Благословенные года

Неповторяемого счастья…

Земля моя, столица звезд!

Мне жребий твой чудесно прост,

Как смысл священного писанья:

Семья, Отечество и Мир,

И нескончаемая ширь

Неукротимого желанья, —

Но жизни каждую ступень

Не забываем через день:

Веками тень идет за нами,

И отливается печаль,

Когда ушедшего не жаль,

Благословенными стихами.

И эту грусть мы унесем

И в новый мир, как в новый дом,

И на полях планеты новой

Всего больней, всего нежней

Нам суждено мечтать о ней,

Земле своей, звезде суровой.

1926 «Воля России». 1927. № 7

«Когда в лесах чужих планет…»

Когда в лесах чужих планет

винтовка эхо перекатит

и смертный страх за горло хватит

в пространстве потерявших след,

звезду, взошедшую в зените,

одну на помощь призовет

Колумб неведомых высот

и побежденный победитель.

Уже я вижу этот взгляд.

Уже я слышу этот голос.

На части сердце раскололось —

и только часть тебе, Земля!

«Ковчег». 2. 1942

«Уже устали мы от стали…»

Уже устали мы от стали,

от лязга наших городов.

Нет больше неоткрытых далей

и необстрелянных лесов.

Тупик надежд тесней и глуше,

и замыкается стена…

О, как хотели б слышать уши

неслыханные имена!

Колумба радости и муки,

Сопричащенная тоска —

к чему ты простираешь руки,

какие видишь берега?

Что ласточка — еще крылатей, —

покинувшая отчий дом,

не пожалеешь об утрате,

не затоскуешь о земном.

Чтоб где-нибудь у новой цели,

преодолевшей пустоту,

еще нежней глаза смотрели

на отдаленную звезду.

«Ковчег». 2. 1942

«Опять звенит ковыль-трава…»

Опять звенит ковыль-трава

И пахнет кровью в диком поле…

Не наш ли клад взяла Москва

Перед татарскою неволей?

О, богомольной не упрек

Тяжелый дух кондовой кельи.

Но потерял славянский Бог

Золотоусое веселье —

Зато недаром Калита

Был прославляем для потомка, —