Поэты «Искры». Том 2 - [6]

С негой южною нас щекотали.

Целовала меня Навзикая,

На груди волновался гиматий,

И, устами к устам приникая,

Ожидала ответных объятий;

Но ни ласка, ни песня, ни шутка

Мне немилы от девы Эллады:

Мальчик розовый — дивный малютка

Привлекал мои жадные взгляды;

Я внимал, как лились, не смолкая,

Его песни согласные звуки,

И рыдала вдали Навзикая,

Опустив свои смуглые руки.

<1860>

160. ПРОСЕЛКОМ

Раз проселочной дорогою

Ехал я — передо мной

Брел с котомкою убогою

Мужичок как лунь седой.

На ногах лаптишки смятые,

Весь с заплатками армяк.

Верно, доля небогатая

Тебе выпала, бедняк!

Подпираясь палкой длинною —

Путь-то, верно, был далек,—

Брел он с песней заунывною.

«Дядя, сядь на облучок!»

Сел старик. Седую бороду

Только гладит. «Ты куда?»

— «Пробираюсь, барин, к городу,

Ждут оброка господа,

Крепко староста наказывал…

Вот бреду, болит спина…»

И, склонившись, мне рассказывал

Свою повесть старина.

«Погоди, дед! С тяжкой болию

Ты не ляжешь умирать,

На отчизну божьей волею

Сходит мир и благодать;

После лет долготерпения,

Бесконечного труда,

Под лучами просвещения

Смолкнет лютая нужда.

От его превосходительства

Слышал я, — а он мне зять,—

Что теперь само правительство

Будет слабых защищать».

В мужике сердечный пламень я

Этой речью оживил,

И старик честное знаменье

С благочестьем сотворил.

<1860>

161. ГРОЗНЫЙ АКТ

У редактора газеты,

Злой противницы движенья,

Собрались друзья по зову

Для совета в воскресенье.

Уж давно редактор смелый

И сотрудники газеты

Встречу юного прогресса

Слали грозные ответы;

Уж давно они где можно

Порицали дружным хором

Наше время, век растленный —

И проклятьем и позором

Всё клеймили; в их «Беседе»

Дон-Кихоты тьмы кромешной

Проповедовали с жаром

Аскетизма путь безгрешный,

Дух терпенья и молчанья…

Но теории прекрасной

Тех новейших публицистов

Не внимал наш век ужасный.

И к редактору «Беседы»

Приглашенные собратья

Собрались, чтобы услышать

Акт торжественный проклятья,

Акт проклятья громогласный

Окаянному прогрессу,

Людям нового развитья —

Всем служащим века бесу.

Собралося заседанье

И внимало с умиленьем,

Как редактор, жрец премудрый,

Им читал акт отлученья.

Волоса назад отбросив,

Став с приличной сану позой,

Начал он, сверкнув очами,

Распаленными угрозой:

«Силой правды и закона,

Силой истин всемогущих

Всех, науки и прогресса

Власть открыто признающих,

Мы клянем и к мукам вечным

Абирона и Дафона

Обрекаем их для казни,

Горьких мук, и слез, и стона.

Мы клянем их именами

Ксенофонта и Фаддея,

И отныне и вовеки

Проклинаем, не жалея:

Всюду, где б их ни застали,

Дома, в клубе, в балагане,

За пером, смычком иль кистью,

В министерстве, в ресторане,

Спящих, бодрствующих, пьющих,

Трапезующих, cacando[29],

Недугующих, плененных,

Чуть живых… flebotomando[30].

Проклинаем во всех членах,

В сердце, чреве и глазницах,

В волосах, ногтях и жилах,

В бакенбардах и ресницах…

Всюду их найдет проклятье

И предаст в жилище беса:

Так клянем детей мы блудных

Окаянного прогресса…»

И собратья с дружным плеском

«Так и будет» повторили,

И все подписью формальной

Акт проклятья закрепили.

1860

162. АХ, ГДЕ ТА СТОРОНА?.

Ах, где та сторона,

Где был нем сатана

                Века?

Где знавал стар и млад

Наизусть «Аммалат —

                Бека»?

Где наш ярый прогресс

Был для всех темный лес,—

                Братцы,

И всю Русь обучал

Дед Кайданов, как знал —

                Вкратце;

В одах ставил поэт

Вместо Феба в куплет —

                Фебус,

А князь Рюрик не мнил,

Что в науке он был —

                Ребус;

Не пугались мы мглы,

Не стучали столы

                Юма,

Гласность в люльке спала,

Хоть и с гласным была

                Дума;

Акций бурный поток

Вырывать нам не мог

                Ямы,

И на свой идеал

Новый Нестор писал

                Драмы;

Не смущались умы,

Как пел Глинка псалмы

                Слезно,

И нас трагик пленял,

Как порой завывал

                Грозно;

К преньям гласным суда

Мы не были когда

                Падки,

И с крестьян становой

Драл весной и зимой

                Взятки;

Взятки были в ходу,

Жил исправник в ладу

                С роком,

Зимний ветер не знал,

Что Невой он гулял

                Боком[31];

Дни, когда нашу речь

Муж грамматики — Греч

                Правил,

А Булгарин Фаддей

Сильных мира людей

                Славил.

В этот век золотой

Наш смущали покой

                Реже.

Где же та сторона?

Други! те времена

                Где же?

1860

163. ПАРНАССКИЙ ПРИГОВОР

Шум, волненье на Парнасе,

На Парнасе все в тревоге,

И, смущенные, толпами,

На совет сбирались боги.

С гор заоблачного Пинда

И с вершины Геликона

Боги мчатся в колесницах

По призыву Аполлона.

Для чего ж богов собранье

На заоблачном Парнасе?

Кто сей смертный, с тусклым взглядом,

Прилетевший на Пегасе?

Кто он — вялый и ленивый,

Неподвижный, как Обломов,

Стал безмолвно и угрюмо,

Окруженный тучей гномов?..

И божественные гости,

Полукругом став у трона,

С нетерпеньем ждали речи

От красавца Аполлона.

И сказал он: «Смертный! молви:

У богов чего ты просишь?

На земле своей далекой

Ты какое званье носишь?»

И ответил смертный: «Русский

Я писатель! На собрата

Приношу донос вам, боги,

И молю вас — в наказанье

С обвиненным будьте строги.

Он, как я, писатель старый,

Издал он роман недавно,

Где сюжет и план рассказа

У меня украл бесславно…

У меня — герой в чахотке,