Поэты 1790–1810-х годов - [159]

Я в хижине моей смиренной,

Где столько горя и забот,

Подчас, Амуром вдохновенный,

Люблю петь граций хоровод;

Люблю пред милыми друзьями

Свою я душу изливать

И юность резвую с слезами

Люблю в стихах воспоминать.

<1815>

272. К*** («Я грешен. Видно, мне кибитка не Парнас…»)

Cujus autem aures veritati clausae, ut ab amico verum audire nequeant, hujus salus desperanda est.

Cicero [284]

Я грешен. Видно, мне кибитка не Парнас;

Но строг, несправедлив карающий ваш глас,

И бедные стихи, плод шутки и дороги,

По мненью моему, не стоили тревоги.

Просодии в них нет, нет вкуса — виноват!

Но вы передо мной виновнее стократ.

Разбор, поверьте мне, столь едкий — не услуга:

Я слух ваш оскорбил — вы оскорбили друга.

Вы вспомните о том, что первый, может быть,

Осмелился глупцам я правду говорить;

Осмелился сказать хорошими стихами,

Что автор без идей, трудяся над словами,

Останется всегда невеждой и глупцом;

Я злого Гашпара убил одним стихом,

И, гнева не боясь варягов беспокойных,

В восторге я хвалил писателей достойных!

Неблагодарные! О том забыли вы,

И ныне, не щадя седой моей главы,

Вы издеваетесь бесчинно надо мною;

Довольно и без вас я был гоним судьбою!

В дурных стихах большой не вижу я вины;

Приятели беречь приятеля должны.

Я не обидел вас. В душе моей незлобной,

Лишь к пламенной любви и дружеству способной,

Не приходила мысль над другом мне шутить!

С прискорбием скажу: что прибыли любить?

Здесь острое словцо приязни всей дороже,

И дружество почти на ненависть похоже.

Но боже сохрани, чтоб точно думал я,

Что в наши времена не водятся друзья!

Нет, бурных дней моих на пасмурном закате

Я истинно счастлив, имея друга в брате!

Сердцами сходствуем; он точно я другой:

Я горе с ним делю; он — радости со мной.

Благодарю судьбу! Чего желать мне боле?

Проказничать, шутить, смеяться в вашей воле.

Вы все любезны мне, хоть я на вас сердит;

Нам быть в согласии сам Аполлон велит.

Прямая наша цель есть польза, просвещенье,

Богатство языка и вкуса очищенье;

Но должно ли шутя о пользе рассуждать?

Глупцы не престают возиться и писать,

Дурачить Талию, ругаться Мельпомене;

Смеемся мы тайком — они кричат на сцене.

Нет, явною войной искореним врагов!

Я верный ваш собрат и действовать готов;

Их оды жалкие, забавные их драмы,

Похвальные слова, поэмы, эпиграммы,

Конечно, не уйдут от критики моей:

Невежд учить люблю и уважать друзей.

1816

273. НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ В. А. ЖУКОВСКОГО

                   Он стал известен сам собой;

На лире он любовь, героев воспевает;

                   Любимец муз соединяет

Прекраснейший талант с прекраснейшей душой.

<1817>

274. К НОВЫМ ЗАКОНОДАТЕЛЯМ ВКУСА

Хвала вам, смелые певцы и стиходеи.

В поэзии теперь нам кодекс новый дан:

                   Гораций и Парни — пигмеи,

                   А Пумпер Никель — великан!

1824

275. ЭКСПРОМТ НА ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ А. И. И С. И. Т<УРГЕНЕВЫМИ>

Прощайте, милые друзья!

Подагрик расстается с вами,

Но с вами сердцем буду я,

Пока еще храним богами.

Час близок; может быть, увы,

Меня не будет — будьте вы!

1825

276. ЭКСПРОМТ НА ОТЪЕЗД Н. М. КАРАМЗИНА В ЧУЖИЕ КРАИ

            Дельфийский бог, венец тобою дан

            Историку, философу, поэту!

О, будь вождем его! Пусть, странствуя по свету,

Он возвратится здрав для славы россиян!

Май 1826

277. КАПИТАН ХРАБРОВ

ГЛАВА 1

Большой саратовской дорогой,

В кибитке низенькой, убогой,

На родину тащился я,

В село, где в домике смиренном

Жила старушка мать моя,

И с сердцем, часто сокрушенным,

Воспоминала обо мне.

Семь лет я не был в той стране,

Семь лет с родимой я расстался,

В походах и сраженьях был,

Чин капитана получил

И орденами украшался.

Хотел бы я, романтик новый,

Осенний вечер описать

И тоном жалостным сказать,

Как ветер бушевал суровый,

Как с неба дождь ушатом лил,

Как в бурке я дрожал косматой;

Но Аполлон замысловатый,

Увы! меня не наградил

Талантом Байронов чудесных,

И на Руси теперь известных.

Подъехал мой ямщик к реке,

И вот паром. Там вдалеке,

Я вижу, огонек мелькает;

«Скорей, — я закричал, — друзья!

Ночлег нас добрый ожидает:

Я вас согрею и себя».

Старик с плешивой головою,

С седою длинной бородою

Стоит на берегу другом

И нас встречает с фонарем;

А дождь всё льет, и с мокрым снегом.

Слуга мой верный Еремей

В шинели фризовой своей

В дом к старику пустился бегом,

А я за ним, старик за мной;

Ночлегу рад я всей душой.

Мы входим в горницу. На лавке

Старуха сгорбившись сидит,

Лучинка перед ней горит;

В ногах ее мальчишка в шапке

Играет с кошкою своей.

«Старушка добрая, здорово!

Согрей нам чайник поскорей!»

— «Сейчас, бояре! Всё готово!»

И самовар уже кипит,

Ром на столе, я согреваюсь;

Хозяин пристально глядит,

Как я ко сну приготовляюсь.

Мой добрый спутник Еремей

Давно храпит: он спать охотник.

Старик, старуха и работник —

Все вышли вон. Сверчок-злодей

Мне скучным криком спать мешает,

Огарок сальный догорает;

Но как заснуть? Там сотни крыс

Возиться, кажется, сошлись.

Я вдруг вскочил от нетерпенья,

Пошел убежища искать;

В сенях чулан и там кровать:

Вот место для отдохновенья.

Я лег — и слышу разговор:

У старика с женою спор.

«Что мешкаешь? Ступай скорее!

Приезжие сном крепким спят».

— «К рассвету наши прилетят:

Их подожду! Тогда смелее

К концу мы дело приведем;

Пощады нет! Мы их убьем!»

— «А где ж ямщик?» — «Он связан мною