Поэты 1790–1810-х годов - [158]

Жуковский, друг Светланы,

Харитами венчанный,

И милых лар своих

Певец замысловатый

Амуру гимн поют,

И бог у них крылатый

Нашел себе приют;

А я, забытый в мире,

Пою теперь на лире

Блаженство прежних дней,

И дружбою твоей

Живу и утешаюсь!

К надежде прилепляюсь,

Погоды лучшей жду.

Беда не всё беду

Родит, и после горя

Летит веселье к нам!

Неу́жели певцам

В волнах свирепых моря

Всем гибнуть и брегов

Не зреть благополучных?

Неужель власть богов

Превратностей лишь скучных

Велит мне жертвой быть,

Томиться, слезы лить?

Мой милый друг, конечно,

Несчастие не вечно,

Увидимся с тобой!

За чашей круговой,

Рукой ударив в руку,

Печаль забудем, скуку

И будем ликовать;

Не должно унывать,

Вот мой совет полезный:

Терпение, любезный.

<1814>

270. К КНЯЗЮ П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

Quand je pense au dégoût que les poètes ont à essuyer, je m’étonne qu’il y en ait dʼassez hardis pour braver l’ignorance de la multitude, et la censure dangereuse des demi-savants qui corrompent quelquefois le jugement du public.

Le Sage [283]

Как трудно, Вяземский, в плачевном нашем мире

Всем людям нравиться, их вкусу угождать!

Почтенный Карамзин на сладкозвучной лире

В прекраснейших стихах воспел святую рать,

Падение врага, царя России славу,

Героев подвиги и радость всех сердец.

Какой же получил любимец муз венец?

Он, вкуса следуя и разума уставу,

Все чувствия души в восторге изливал,

Как друг отечества и как поэт писал, —

Но многие ль, скажи, ценить талант умеют?

О, горе, горе нам от мнимых знатоков!

Судилище ума — собранье чудаков,

И в праздности сердца к изящному хладеют.

Давно ли, шествуя Корнелию вослед,

Поэт чувствительный, питомец Мельпомены,

Творец Димитрия, Фингала, Поликсены,

На Севере блистал?.. И Озерова нет!

Завистников невежд он учинился жертвой;

В уединении, стенящий, полумертвый,

Успехи он свои и лиру позабыл!

О зависть лютая, дщерь ада, крокодил,

Ты в исступлении достоинства караешь,

Слезами, горестью питаешься других,

В безумцах видишь ты прислужников своих

И, просвещенья враг, таланты унижаешь!

И я на лире пел, и я стихи любил,

В беседе с музами блаженство находил,

Свой ум обогащать учением старался,

И, виноват, подчас в посланиях моих

Я над невежеством и глупостью смеялся;

Желанья моего я цели не достиг;

Врали не престают злословить дарованья,

Печатать вздорные свои иносказанья

И в публике читать, наперекор уму,

Похвальных кучу од, не годных ни к чему!

Итак, я стал ленив и празден поневоле;

Врагов я не найду в моей безвестной доле.

Пусть льются там стихи нелепые рекой,

Нет нужды — мне всего любезнее покой.

Но, от учености к забавам обращаясь,

Давно ли, славою мы русской восхищаясь,

Торжествовали здесь желанный всеми мир?

И тут мы критиков, мой друг, не удержали;

При блеске празднества, при звуке громких лир,

Зоилы подвиг наш и рвенье осуждали:

Искусство, пышность, вкус и прелестей собор —

Всё сделалось виной их споров и укор!

Не угодишь ничем умам, покрытым тьмою,

И, право, не грешно смеяться над молвою!

Какой-то новый Крез, свой написав портрет,

Обжорливых друзей к обеду приглашает:

Богатым искони ни в чем отказа нет.

Друзья съезжаются — хозяин ожидает,

Что будут славного художника хвалить,

Известного давно искусством, дарованьем;

Но сборище льстецов кричит с негодованьем,

И точно думая тем Крезу угодить,

Что в образе его малейшего нет сходства,

Нет живости в лице, улыбки, благородства.

Послушный Апеллес берет портрет домой.

Чрез месяц наш Лукулл дает обед другой;

Друзья опять на суд. Дворецкий объявляет,

Что барин нужного курьера отправляет

И просит подождать. Садятся все кругом;

О мире, о войне вступают в разговоры;

Европу разделив, политики потом

На труд художника свои бросают взоры,

«Портрет, — решили все, — не стоит ничего:

Прямой урод, Эзоп, нос длинный, лоб с рогами!

И долг хозяина предать огню его!»

— «Мой долг не уважать такими знатоками

(О чудо! говорит картина им в ответ):

Пред вами, господа, я сам, а не портрет!»

Вот наших критиков, мой друг, изображенье!

Оставим им в удел упрямство, ослепленье.

Поверь, мы счастливы, умея дар ценить,

Умея чувствовать и сердцем говорить!

С тобою жизни путь украсим мы цветами:

Жуковский, Батюшков, Кокошкин и Дашко́в

Явятся вечерком нас услаждать стихами;

Воейков пропоет твои куплеты с нами

И острой насмешит сатирой на глупцов;

Шампанское в бокал пенистое польется,

И громкое ура веселью разнесется.

<1815>

271. ЛЮБЛЮ И НЕ ЛЮБЛЮ

Люблю я многое, конечно,

Люблю с друзьями я шутить,

Люблю любить я их сердечно,

Люблю шампанское я пить,

Люблю читать мои посланья,

Люблю я слушать и других,

Люблю веселые собранья,

Люблю красавиц молодых.

Над ближним не люблю смеяться

Невежд я не люблю хвалить,

Славянофилам удивляться,

К вельможам на поклон ходить.

Я не люблю людей коварных

И гордых не люблю глупцов,

Похвальных слов высокопарных

И плоских, скаредных стихов.

Люблю по моде одеваться

И в обществах приятных быть.

Люблю любезным я казаться,

Расина наизусть твердить.

Люблю Державина творенья,

Люблю я «Модную жену»,

Люблю для сердца утешенья

Хвалу я петь Карамзину.

В собраньях не люблю нахалов,

Подагрой не люблю страдать,

Я глупых не люблю журналов,

Я в карты не люблю играть,

И наших Квинтильянов мнимых

Суждений не люблю я злых;

Сердец я не люблю строптивых,

Актеров не люблю дурных.