Поэтика пространства - [90]

Подобные образы неустойчивы. Как только мы немного отойдем от выражения, как оно есть, каким автор предлагает его нам во всей его первозданности, возникает опасность, что оно повернется к нам своим обыденным значением и наскучит нам при чтении, в котором не будет высвечена сокровенная суть образа. Как глубоко надо уйти в себя для того, чтобы, например, прочесть страницу из Бланшо в той же тональности бытия, в какой она была написана: «В этой комнате, погруженной в полную темноту, я знал все, я проникся ею, я носил ее в себе, я наделял ее жизнью, которая не была жизнью, но была сильнее ее, и которую не смогла бы победить ни одна сила в мире»[198]. Разве мы не чувствуем в этих повторах, или, точнее, в этих повторяющихся усилениях образа, которым удалось проникнуться, – а не комнаты, куда удалось проникнуть, – образа комнаты, которую писатель носит в себе и наделяет жизнью, не интегрированной в окружающую жизнь; разве мы не видим, что писатель не просто хочет сказать, что эта комната – его привычное жилье? Если бы память обставила эту комнату воспоминаниями разных лет, они только загромождали бы ее. Нет, здесь всё проще, несравнимо проще. Комната Бланшо – это его жилое сокровенное пространство, его внутренняя комната. Мы соучаствуем в образе, созданном поэтом, с помощью того, что можно назвать общим образом, образом, который именно наше соучастие не дает нам спутать с общей идеей. Этот общий образ мы тут же делаем единичным. Мы в него вживаемся, им проникаемся, как Бланшо проникается своим. Слова тут недостаточно, идеи – тоже, необходимо, чтобы автор помог нам опрокинуть пространство, отстраниться от того, что нам захотелось бы описать, – дабы можно было полнее вкусить отдохновение на всех его стадиях.

Часто диалектика внутреннего и внешнего достигает своей наивысшей мощи при состоянии концентрированности в сокровенном внутреннем пространстве. Мы почувствуем эту эластичность диалектики, если прочитаем страницу из «Записок Мальте Лауридса Бригге»: «Здесь для тебя почти нет места; и ты почти успокаиваешься при мысли, что в такой тесноте ничему слишком крупному не поместиться». Когда оказываешься в слишком тесном пространстве, утешает сознание, что здесь тебя никто не потревожит. В своем внутреннем мире Рильке создает ощущение малого пространства, где всё – в масштабах сокровенного бытия. А со следующей фразой в текст вступает диалектика: «Но снаружи, снаружи всё не знает меры. И когда уровень снаружи поднимается, он поднимается и в тебе, не в сосудах, которые частично в твоей власти, или во флегме твоих самых бесстрастных органов: он растет в твоих капиллярах, движется вверх по самым мелким прожилкам нашего бесконечно разветвленного существа. Именно там он поднимается, там он выплескивается наружу, повыше выдыхаемого воздуха, заполняя твое последнее убежище, где ты удерживаешься на верхней границе дыхания. А куда потом, куда потом? Сердце гонит, выталкивает тебя прочь из твоего собственного тела, и ты уже почти вовне, и больше не в силах держаться. Как раздавленный ногой скарабей, ты вытекаешь из панциря, и даже если в тебе осталось сколько-то прочности или упругости, это уже не имеет значения.

О беспредметная тьма. О неразличимое окно снаружи, о тщательно закрытые двери; обычаи стародавних лет, передаваемые из поколения в поколение, проверенные временем, но не понятые до конца. О безмолвие на лестничной клетке, безмолвие в соседних комнатах, безмолвие наверху, на потолке. О мать, о ты, единственная, кто противостоял всему этому безмолвию, когда я был ребенком».

Мы привели этот длинный отрывок целиком, потому что его отличает динамическая неразрывность. Внутреннее и внешнее не остаются здесь в своем изначальном геометрическом противопоставлении. Из какой переполненности по разветвленному внутреннему пространству вытекает наружу субстанция бытия? Быть может, ее зовет к себе внешнее пространство? А быть может, внешнее пространство – это бывшее сокровенное пространство, затерянное в сумраке памяти? Среди какого безмолвия звенит неслышным эхом лестничная клетка? В этом безмолвии раздаются приглушенные шаги: это мать возвращается, чтобы, как прежде, охранять свое дитя. Она возвращает всем неясным и ирреальным звукам их конкретный и привычный смысл. Бескрайняя ночь перестает быть пустым пространством. Страница Рильке, выдержав натиск бесчисленных ужасов, наслаждается покоем. Но как долог был путь! Чтобы прожить его в реальности образов, надо, очевидно, постоянно наблюдать за взаимопроникновением сокровенного пространства и пространства недетерминированного.

Мы привели самые разнообразные тексты, чтобы показать: здесь существует взаимодействие значений, которое отодвигает на второй план все то, что содержит простые пространственные определения. В таких случаях противоположность внешнего и внутреннего уже не сводится к своей геометрической очевидности.

Чтобы завершить эту главу, рассмотрим текст, в котором Бальзак определяет волю человека к сопротивлению враждебному пространству. Текст вызывает тем больший интерес, что Бальзак при переиздании счел нужным его переделать.