Поэтический мир прерафаэлитов - [16]

Which step conciliates all and some, stops cavil in a trice:

‘The humble holy heart that holds of new-born pride no spice!

He’s just the saint to choose for Pope!’ Each adds, ʽʼTis my advice.’

So, Pope he was: and when we flocked — its sacred slipper on —

To kiss his foot, we lifted eyes, alack, the thing was gone —

That guarantee of lowlihead, — eclipsed that star which shone!

Each eyed his fellow, one and all kept silence. I cried ‘Pish!

I’ll make me spokesman for the rest, express the common wish.

Why, Father, is the net removed?’ ‘Son, it hath caught the fish.’

ПАПА И СЕТЬ

Конклав решил. И супротив не поднялась рука.

Кто он таков? Он был рожден в хибаре бедняка,

Был скуден хлеб его отца — простого рыбака.

Но бойкий сын премудрость книг и жизни постигал.

Он начал с дьякона свой путь, а вышел — кардинал,

И недостойным здесь его никто не называл.

Но кто-то — хмык, но кто-то — фырк, но кто-то рад пропеть:

«Вот это взлет! Клянусь, опять в чести Петрова сеть —

Взамен меча, взамен ключей!» Но не ему краснеть.

Нет, не ему, святой душе! А ноша нелегка:

«Могу взойти я на Престол — из лодки рыбака,

И пусть свидетельство тому пребудет на века».

И вот в прихожей на стене, где испокон висят

Портреты предков, щит с гербом и связка ржавых лат,

Повесил он рыбачью сеть — мол, оглянись назад!

И этот шаг — к сердцам других — хулу остановил.

«Достиг заоблачных высот, но скромен, прост и мил.

Он свят!» — и каждый добавлял: «А что я говорил!»

И вот он — Папа; мы несем от всей души привет,

Готовы пасть к его ногам, глядим — а сети нет!

Пропал смирения залог — погас небесный свет!

Стоим, безмолвие храня, и не находим слов,

Но, выражая общий глас, я вопросить готов:

«Зачем ты, отче, спрятал сеть?» — «Так ведь закончен лов!»

Перевод В. Сергеевой

MEETING AT NIGHT

I

The grey sea and the long black land;

And the yellow half-moon large and low;

And the startled little waves that leap

In fiery ringlets from their sleep,

As I gain the cove with pushing prow,

And quench its speed i’ the slushy sand.

II

Then a mile of warm sea-scented beach;

Three fields to cross till a farm appears;

A tap at the pane, the quick sharp scratch

And blue spurt of a lighted match,

And a voice less loud, thro’ its joys and fears,

Than the two hearts beating each to each!

СВИДАНИЕ НОЧЬЮ

I

Земля чернеет на краю,

Над серым морем — желтый блик;

И врассыпную кудри волн,

Когда их сон нарушил чёлн

И в бухту влажную проник,

И скорость погасил свою.

II

Пройти всю отмель наконец,

Три поля — и увидеть дом.

И стук в окно, и скрип в ответ,

И заструится синий свет,

И будет тише слабый стон

Друг в друга бьющихся сердец.

Перевод Е. Коробковой

PARTING AT MORNING

Round the cape of a sudden came the sea,

And the sun looked over the mountain’s rim:

And straight was a path of gold for him,

And the need of a world of men for me.

ПРОЩАНИЕ НА РАССВЕТЕ

И мыс окружило внезапно волной,

И солнце над ним обозначилось чуть,

И ясно пролег золотой его путь,

И стал очевиден удел мой земной.

Перевод Е. Коробковой

A FACE

If one could have that little head of hers

  Painted upon a background of pale gold,

Such as the Tuscan’s early art prefers!

  No shade encroaching on the matchless mould

Of those two lips, which should be opening soft

  In the pure profile; not as when she laughs,

For that spoils all: but rather as if aloft

  Yon hyacinth, she loves so, leaned its staffs

Burthen of honey-coloured buds to kiss

  And capture ’twixt the lips apart for this.

Then her lithe neck, three fingers might surround,

  How it should waver on the pale gold ground

Up to the fruit-shaped, perfect chin it lifts!

  I know, Correggio loves to mass, in rifts

Of heaven, his angel faces, orb on orb

  Breaking its outline, burning shades absorb:

But these are only massed there, I should think,

  Waiting to see some wonder momently

Grow out, stand full, fade slow against the sky

  (That’s the pale ground you’d see this sweet face by),

All heaven, meanwhile, condensed into one eye

  Which fears to lose the wonder, should it wink.

John Everett Millais MRS COVENTRY PATMORE Oil on panel. 1851 Fitzwilliam Museum, Cambridge

Джон Эверетт Миллес МИССИС КОВЕНТРИ ПАТМОР. Дерево, масло. 1851 Музей Фицуильяма, Кембридж

ЕЕ ЛИЦО

Головку эту я бы написал

  На теплом фоне бледно-золотистом,

Тосканском, — высветлив щеки овал,

  А губ рисунок безупречно чистым

Оставил бы — и никаких теней,

  Лишь рот слегка разомкнут: не для смеха,

Что портит профиль, но как будто к ней

  Медовый гиацинт, ее утеха,

Свои тугие тянет бубенцы,

Что тычутся ей в губы, как птенцы.

  Вот шеи стебелек в охват ладони —

  Как он на палевом сиял бы фоне! —

Вот подбородка совершенный плод…

Корреджо заполнял церковный свод

  Сплошь ангелами в облачных провалах

  И отблесках горящих, нежно-алых;

Смешались нимбы, воздух напряжен:

  Какая огненная колесница

  Сейчас пред ними вспыхнет и затмится?

О, этот тусклый золотистый тон,

  Под стать ее головке, — он оттуда!

  И глаз раскрыт: сморгнешь — упустишь чудо.

Перевод М. Бородицкой

ЭЛИЗАБЕТ БАРРЕТ БРАУНИНГ ELIZABETH BARRETT BROWNING

Филд Тэлфорд ПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ БАРРЕТ БРАУНИНГ 1859 Национальная портретная галерея, Лондон

ЭЛИЗАБЕТ БАРРЕТ БРАУНИНГ (6 МАРТА 1806–29 ИЮНЯ 1861)