Поэтический мир прерафаэлитов - [14]

Beyond the utmost bound of human thought.

  This is my son, mine own Telemachus,

To whom I leave the sceptre and the isle, —

Well-loved of me, discerning to fulfil

This labour, by slow prudence to make mild

A rugged people, and thro’ soft degrees

Subdue them to the useful and the good.

Most blameless is he, centred in the sphere

Of common duties, decent not to fail

In offices of tenderness, and pay

Meet adoration to my household gods,

When I am gone. He works his work, I mine.

  There lies the port; the vessel puffs her sail:

There gloom the dark, broad seas. My mariners,

Souls that have toil’d, and wrought, and thought with me —

That ever with a frolic welcome took

The thunder and the sunshine, and opposed

Free hearts, free foreheads — you and I are old;

Old age hath yet his honour and his toil;

Death closes all: but something ere the end,

Some work of noble note, may yet be done,

Not unbecoming men that strove with Gods.

  The lights begin to twinkle from the rocks:

The long day wanes: the slow moon climbs: the deep

Moans round with many voices. Come, my friends,

’Tis not too late to seek a newer world.

Push off, and sitting well in order smite

The sounding furrows; for my purpose holds

To sail beyond the sunset, and the baths

Of all the western stars, until I die.

It may be that the gulfs will wash us down:

It may be we shall touch the Happy Isles,

And see the great Achilles, whom we knew.

Tho’ much is taken, much abides; and tho’

We are not now that strength which in old days

Moved earth and heaven, that which we are, we are;

One equal temper of heroic hearts,

Made weak by time and fate, but strong in will

To strive, to seek, to find, and not to yield.

УЛИСС

  Что пользы, если я, никчемный царь

Бесплодных этих скал, под мирной кровлей

Старея рядом с вянущей женой,

Учу законам этот темный люд? —

Он ест и спит и ничему не внемлет.

  Покой не для меня; я осушу

До капли чашу странствий; я всегда

Страдал и радовался полной мерой:

С друзьями — иль один; на берегу —

Иль там, где сквозь прорывы туч мерцали

Над пеной волн дождливые Гиады.

Бродяга ненасытный, повидал

Я многое: чужие города,

Края, обычаи, вождей премудрых,

И сам меж ними пировал с почетом,

И ведал упоенье в звоне битв

На гулких, ветреных равнинах Трои.

  Я сам — лишь часть своих воспоминаний:

Но все, что я увидел и объял,

Лишь арка, за которой безграничный

Простор — даль, что все время отступает

Пред взором странника. К чему же медлить,

Ржаветь и стынуть в ножнах боязливых?

Как будто жизнь — дыханье, а не подвиг.

Мне было б мало целой груды жизней,

А предо мною — жалкие остатки

Одной; но каждый миг, что вырываю

У вечного безмолвья, принесет

Мне новое. Позор и стыд — беречься,

Жалеть себя и ждать за годом год,

Когда душа изныла от желанья

Умчать вслед за падучею звездой

Туда, за грань изведанного мира!

  Вот Телемах, возлюбленный мой сын,

Ему во власть я оставляю царство;

Он терпелив и кроток; он сумеет

С разумной осторожностью смягчить

Бесплодье грубых душ и постепенно

Взрастить в них семена добра и пользы.

Незаменим средь будничных забот,

Отзывчив сердцем, знает он, как должно

Чтить без меня домашние святыни:

Он выполнит свое, а я — свое.

  Передо мной — корабль. Трепещет парус.

Морская даль темна. Мои матросы,

Товарищи трудов, надежд и дум,

Привыкшие встречать веселым взором

Грозу и солнце, — вольные сердца!

Вы постарели, как и я. Ну что ж;

У старости есть собственная доблесть.

Смерть обрывает все; но пред концом

Еще возможно кое-что свершить,

Достойное сражавшихся с богами.

  Вон замерцали огоньки по скалам;

Смеркается; восходит месяц; бездна

Вокруг шумит и стонет. О друзья,

Еще не поздно открывать миры, —

Вперед! Ударьте веслами с размаху

По звучным волнам. Ибо цель моя —

Плыть на закат, туда, где тонут звезды

В пучине Запада. И мы, быть может,

В пучину канем — или доплывем

До Островов Блаженных и увидим

Великого Ахилла (меж других

Знакомцев наших). Нет, не все ушло.

Пусть мы не те богатыри, что встарь

Притягивали землю к небесам,

Мы — это мы; пусть время и судьба

Нас подточили, но закал все тот же,

И тот же в сердце мужественный пыл —

Дерзать, искать, найти и не сдаваться!

Перевод Г. Кружкова

SIR LAUNCELOT AND QUEEN GUINEVERE A FRAGMENT

Like souls that balance joy and pain,

With tears and smiles from heaven again

The maiden Spring upon the plain

Came in a sunlit fall of rain.

    In crystal vapour everywhere

Blue isles of heaven laugh’d between,

And far, in forest-deeps unseen,

The topmost elm-tree gather’d green

    From draughts of balmy air.

Sometimes the linnet piped his song:

Sometimes the throstle whistled strong:

Sometimes the sparhawk, wheel’d along,

Hush’d all the groves from fear of wrong:

    By grassy capes with fuller sound

In curves the yellowing river ran,

And drooping chestnut-buds began

To spread into the perfect fan,

    Above the teeming ground.

Then, in the boyhood of the year,

Sir Launcelot and Queen Guinevere

Rode thro’ the coverts of the deer,

With blissful treble ringing clear.

    She seem’d a part of joyous Spring:

A gown of grass-green silk she wore,

Buckled with golden clasps before;

A light-green tuft of plumes she bore

    Closed in a golden ring.

Now on some twisted ivy-net,