Поэтический мир прерафаэлитов - [13]

Шепчут: «Это — чаровница,

            Госпожа Шалотт».

ЧАСТЬ II

Часами долгими подряд

Она волшебный ткет наряд.

Проклятью сбыться, говорят,

Коль труд прервет она, чтоб взгляд

            Склонить на замок Камелот.

Ей суть проклятья не ясна,

Но ткет с усердием она,

К иным заботам холодна, —

            Волшебница Шалотт.

Она следит игру теней

В прозрачном зеркале: пред ней

В извечной смене лет и дней

Проходит череда людей

            По дороге в Камелот.

Ключи на перекатах бьют;

Угрюмый деревенский люд

И жены с ярмарки бредут

            От острова Шалотт.

Чреда придворных кавалькад,

На смирном мерине — аббат,

Порой пастух, гоня телят,

Иль юный паж в плаще до пят

            Проходят к замку Камелот.

Порой в зеркальной мгле глубин

Возникнет конный паладин, —

Не отдал сердца ни один

            Волшебнице Шалотт.

Но любо ей сплетать в узор

Видения, что дразнят взор;

Порой, торжественно-нескор,

Дрог погребальных скорбный хор

            Уводит к замку Камелот:

Раз двое в зареве луны

Шли, молоды и влюблены;

И молвила: «Не в радость — сны»,

            Волшебница Шалотт.

ЧАСТЬ III

Луч солнца в кронах засиял,

Зажегся светом лат металл:

То, крепостной минуя вал,

По сжатым нивам проезжал

            Отважный Ланцелот.

Герб на щите: пред госпожой

Колена преклонил герой;

Лучился отблеск золотой

            Близ острова Шалотт.

Поводья украшал агат,

Как звезд кристаллы, что горят

В короне золотых плеяд;

Звенели колокольцы в лад

            Дорогой к замку Камелот.

Сверкала перевязь с гербом,

И рог лучился серебром;

Звон лат будил поля, как гром,

            Близ острова Шалотт.

Погожие синели дали,

Каменья на седле сияли,

Цветные перья шлем венчали

И словно пламя полыхали,

            Дорогой к замку Камелот.

Так, затмевая звезд узор,

В пурпурной ночи метеор

Проносится, лучист и скор,

            Над островом Шалотт.

 Взор прям и смел, душа ясна,

До самых плеч, как смоль черна,

Спадала локонов волна

Того, кто поступь скакуна

            Направил к замку Камелот.

Гладь зеркально-колдовская

Замерцала, отражая:

«Тирра-лирра», — проезжая,

            Пел сэр Ланцелот.

Она, забыв о полотне

И прялке, встала, чтоб в окне

Узреть кувшинки на волне

И паладина на коне,

            Взглянуть на замок Камелот.

Ткань прочь унесена была,

И раскололась гладь стекла;

«Сбылось проклятье», — воззвала

            Волшебница Шалотт.

ЧАСТЬ IV

Порывам ветра уступая,

Лес осыпался, поникая;

Зло пенилась волна речная;

И ливня пелена сплошная

            Заслонила Камелот.

Вниз сошла она, к причалу,

Где волна ладью качала,

И вдоль борта начертала:

            «Волшебница Шалотт».

Как жрец, с судьбой вступивший спор,

Свой прозревает приговор,

Сквозь дымку, за речной простор

Она остекленевший взор

            Вперила вдаль, на Камелот.

А в предзакатной тишине

Цепь отвязала и в челне

Вдаль заскользила вслед волне

            Волшебница Шалотт.

Под дуновеньем ветерка

Дрожали белые шелка,

Клонились ветви ивняка;

Сквозь ночь ладью влекла река

            К воротам замка Камелот.

Ладья, потоку покорясь,

Вдоль взгорьев и полей неслась,

И песнь последняя лилась

            Волшебницы Шалотт.

Звучала песнь, свята, грустна,

То звонко, то едва ясна;

Кровь остывала, пелена

Застлала взор, пока она

            Глядела вдаль, на Камелот.

И только речка донесла

Ладью до первого села,

Напев прервался: умерла

            Волшебница Шалотт.

Вдоль галереи, под мостом,

Минуя башню, сад и дом,

Скользил мерцающий фантом,

Потоком в тишине влеком

            В гордый замок Камелот.

Люд собрался на причале:

Лорды, дамы, сенешали,

И вдоль борта прочитали:

            «Волшебница Шалотт».

Кто пред нами? Что случилось?

В башне, где окно светилось,

Ожиданье воцарилось.

Оробев, перекрестилась

            Стража замка Камелот.

Но Ланцелот, помедлив миг,

Сказал: «Ее прекрасен лик;

Господь, во благости велик,

            Будь милостив к Шалотт».

Перевод С. Лихачевой

ULYSSES

  It little profits that an idle king,

By this still hearth, among these barren crags,

Match’d with an aged wife, I mete and dole

Unequal laws unto a savage race,

That hoard, and sleep, and feed, and know not me.

  I cannot rest from travel: I will drink

Life to the lees. All times I have enjoy’d

Greatly, have suffer’d greatly, both with those

That loved me, and alone, on shore, and when

Thro’ scudding drifts the rainy Hyades

Vext the dim sea: I am become a name;

For always roaming with a hungry heart

Much have I seen and known; cities of men

And manners, climates, councils, governments,

Myself not least, but honour’d of them all;

And drunk delight of battle with my peers,

Far on the ringing plains of windy Troy.

  I am a part of all that I have met;

Yet all experience is an arch wherethro’

Gleams that untravell’d world whose margin fades

For ever and forever when I move.

How dull it is to pause, to make an end,

To rust unburnish’d, not to shine in use!

As tho’ to breathe were life. Life piled on life

Were all too little, and of one to me

Little remains: but every hour is saved

From that eternal silence, something more,

A bringer of new things; and vile it were

For some three suns to store and hoard myself,

And this gray spirit yearning in desire

To follow knowledge like a sinking star,