Поэтические поиски и произведения последних лет - [5]

                          ципа!..

Косу к утру отклепав,

       жнец,

                жнец,

                         жница

ждут, когда взойдут хлеба,

        им

             рожь

                          снится.

И ребячий ровен сон:

        ку−

               ку−

                         рузой,

к ним приходит Робинзон,

          зон,

                  зон

                            Крузо.

Чтоб под утро дождь босой

        не

              смял

                           злаки, —

под косой, косой, косой

        ляг,

               злак

                        сладкий!

УНДЕРВУДНОЕ

Я слов таких

         не изрекал, —

могу и ямбом

         двинуть шибко

тебе,

         любовный мадригал,

о, ундервудная машинка!

Мое перо,

         старинный друг,

слети,

         воробушком чирикнув,

с моих

         невыпачканных рук

чернил

         рембрандтовой черникой.

И мне милей,

         чем лучший стих

(поэзия

         нудна, как пролежнь!),

порядок звуков

         Й I У К Е Н Г Ш Щ З Х,

порядок звуков

         Ф Ы В А П Р О Л Ы Д Ж.

Я осторожно

         в клавиш бью,

сижу не чванно,

         не спесиво,

и говорит мне,

         как «спасибо»,

моя машинка:

         Я Ч С М И Т Ь Б Ю.

Чернильный образ жизни

         стар.

Живем

         ЦАГИ и Автодором.

И если я —

         поэт-кустарь,

то все-таки

         кустарь с мотором!

НАБРОСОК

Под кирпичного стеною

сплю я ночью ветряною

         (тут и гордость,

                    тут и риск!).

Что мне надо спозаранок?

Пара чая, да баранок,

         да конфетка —

                       «барбарис».

Каждый утренний трактир

хрупким сахаром кряхтит,

в каждой чайной

                       (обычайно!)

чайка чайника летит…

Это зрелость? Или это

только первая примета?

Обхожу я скверики,

подхожу к Москве-реке —

         по замерзшей по реке

               я гуляю, распеваю

                    на одесском языке!..

Это юность? Или это

свойство каждого поэта?

Все, что было, — за плечом,

все, что было, — молния!

Нет! Не вспомню ни о чем,

на губах — безмолвие…

Я родился, как и вы,

был веселым мальчиком,

у садовой у травы

забавлялся мячиком…

Это детство? Или это

промелькнувшая комета?

Так живи, живи, поя,

в сердце звон выковывая,

дорогая жизнь моя,

дудочка ольховая!

ОХОТА НА ТЮЛЕНЯ

(Из Р. Киплинга)

За нами игольчатый стынет день,

         и инеем стянут мех.

Мы пришли, и с нами — тюлень, тюлень,

         оттуда, где лед и снег.

«Ауджана! Агуа! Ага! Га́ук!»[1]

         И воющих псов ошалелый бег,

взлетает хлыст, и свист, и гавк —

         туда, где лед и снег.

До проруби мы проползли за ним,

         за ним, протирая мех;

мы поставили знак и его стерегли,

         пока он не выполз на снег.

Он выполз дышать, мы метнули копье,

         и был его вой, как смех…

Забаве конец! Он убит, — и лег

         брюхом на лед и снег.

Сияние льдин слепит глаза,

         и снег навис у век,

и мы возвращаемся к женам назад,

         оттуда, где лед и снег.

«Ауджана! Агуа! Ага! Га́ук!»

         И псов ошалелый бег,

и женщинам слышен собачий гавк —

         оттуда, где лед и снег.

БАЛЛАДА С АККОМПАНЕМЕНТОМ

Черной тучей вечер крыт,

стынет ночь — гора.

Ждет мило́го Маргарита,

ри,

      та-ри,

                   та-ра.

Он высок, румян и прям,

он алей зари,

он соперничал с утрами,

трам,

             та-ра,

                        та-ри.

Не придет он, не придет

(слышен скрип пера), —

спят тюремные ворота,

ро,

      та-ро,

               та-ра.

Темной ночью зол и хмур:

«Казни ночь — пора!» —

приказал король Готура,

ту,

    ру-ру,

                та-ра.

Сотни зорь алей рубах,

блеск от топора,

не сдержать бровей от страха:

трах!..

         Ти-ри,

                    та-ра.

…Звезды в круг. Свеча горит.

В двери стук. Пора!

(Плохо спалось Маргарите.)

Ри,

         ти-ри,

                   та-ра.

ПОЛОНЕЗ (Музыкальный ящик с марионетками)

Панна Юля,

панна Юля,

           Юля, Юля Пшевская!

Двадцать пятого

июля

            день рожденья чествуя, —

цокнут шпоры,

           очи глянут,

сабля крикнет:

           «Звяк!» —

Подойду

           да про́шу панну

на тур

           краковьяк!

Дзанг

           да зизи́, —

гремит музыка

           па-па, —

хрипит

           труба.

По паркету

           ножка-зыбка

вензелем

           выписывает па!..

Вот вкруговую скрутились танцы

           левою ножкой

                         в такт.

И у диванов — случайных станций —

           вдруг поцелуй

                         не в такт.

И в промежутках любовные стансы, —

           Юля направо,

                               так?

— Юля, в беседке, в десять, останься! —

           Словно пожатье:

                            — Так!

Бьют куранты десять часов.

— Юля, открой засов!

Полнится звоном плафона склон:

лунь

       всклянь.

                       Лень,

                                клюнь

                                            клен…

Вот расступились усадьбы колонны,

парк забелелся, луной обеленный.

Вот расступились деревья-драгуны,

ты в содроганье — страх перед другими.

Вот расступились деревья-уланы

(«Где мой любимый, где мой желанный?»).

То побледнеет, то вдруг зардеется,

вот расступились деревья-гвардейцы.

Месяц блистает шитьем эполета,

Юлька-полячка встречает поэта.

           Плащ, как воскрылье воронье,

           шпагу сквозь пальцы струит;

           справа — с бичами Ирония,