Поэтические поиски и произведения последних лет - [27]

за жизнь

                 без фальши,

в борьбе суровой,

за шаг ваш каждый

вперед

            и дальше,

                        в даль бесконечную,

за вашу жажду

                        вершины новой!

НА БЫЛИННЫХ ХОЛМАХ (1966–1970)

ТУМАН В ОБСЕРВАТОРИИ

Весь день по Крыму валит пар

от Херсонеса

                           до Тамани.

Закрыт забралом полушар —

обсерватория в тумане.

Как грустно!

                      Телескоп ослеп,

на куполе капе́ль сырая;

он погружен в туман, как склеп

невольниц,

                   звезд Бахчисарая.

В коронографе,

                         на холме,

еще вчера я видел солнце,

жар хромосферы,

                           в бахроме,

в живых и ярких заусенцах.

Сегодня все задул туман,

и вспоминаю прошлый день я

как странный зрительный обман,

мираж в пустыне сновиденья.

Туман,

                а за туманом ночь,

где звезды

                     страшно одиноки.

Ничем не может им помочь

их собеседник одноокий.

Темно.

                   Не в силах он открыть

свой глаз шестнадцатидюймовый.

Созвездьям некому открыть

весть о судьбе звезды сверхновой.

Луну я видел

                    с той горы

в колодце

                чистого стекольца:

лежали как в конце игры

по ней разбросанные кольца.

Исчезли горы и луна,

как фильм на гаснущем экране,

и мутно высится

                            одна

обсерватория в тумане.

Я к башням подходил не раз,

к их кругосветным поворотам.

Теперь —

               молекулярный газ,

смесь кислорода с водородом,

во все проник,

                        везде завяз,

живого места не осталось.

Туман вскарабкался на нас,

как Крабовидная туманность.

Вчера,

               когда закат погас,

я с поднадзорным мирозданьем

беседу вел

                    с глазу на глаз,

сферическим укрытый зданьем.

Я чувствовал объем планет,

и в Мегамир сквозь светофильтры

мы двигались,

                        как следопыты.

И вдруг — меня на свете нет…

Я только пар,

                     только туман,

плывущий вдаль,

                         валящий валом,

вползающий в ночной лиман,

торчащий в зубьях перевалов,

опалесцентное пятно

вне фокуса,

                  на заднем плане…

И исчезаю — заодно

с обсерваторией,

                              в тумане…

НА БЫЛИННЫХ ХОЛМАХ

В Южной астрофизической обсерватории

на былинных холмах

купола —

как славянские головы в древних шеломах

в чернобыль и татарник

погружены.

Эти головы медленно поворачиваются

от забытых курганов

к Весам и Стрельцу.

На гравюрах к поэме «Руслан и Людмила»

я их видел

в издании для детей.

Они думают

снимками фотографическими

и незримые звезды упорно рассматривают,

мыслят

линиями спектральных анализов,

чуют пятна спиральных галактик,

но в сущности —

это головы сказочных богатырей,

в незапамятных сечах

мечами отрубленные

Пушкин их рисовал,

над стихами задумавшись,

на полях своих вещих черновиков.

Но и эти

пером испещренные рукописи

тоже снимки следов

нуклеарных частиц…

Черномор —

это черные клочья туманности,

где в сетях изнывает Людмила звезды.

Там за нею следят

и притворно прислуживают

голубые гиганты

и желтые карлики,

а сверхплотное тело, сидящее в центре,

тащит всю эту челядь к себе.

Это все раскрывается после двенадцати

в сновидениях

спящих богатырей,

когда под заколдованным мирозданием

светят только карманные фонари,

чтобы нимбы вечернего освещения

не мешали

поэтам и наблюдателям

в Южной астрофизической обсерватории

на былинных холмах.

ОДНО ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ

                  Отцом среди своих планет

                  и за Землей следя особо —

                  распространяло Солнце свет

(но чувствовалось, что оно поеживается от озноба).

                  В мильоны градусов озноб

                  пятнал сияющее тело

(иногда оно выбрасывало с васильками и кашкою сноп

                  и беспристрастно вновь блестело).

Отцовски спокойное, оно заходило за Монблан,

                  но багровело над Камбоджей,

                  и было ясно, что Земля

                  озноб испытывает тот же.

                  И я не мог ни лечь, ни сесть

(по статистическим данным это происходило со всеми).

                  Знобило. Тридцать семь и шесть.

                  Что делать? — Всё в одной системе!

СОЛНЦЕ ПЕРЕД СПОКОЙСТВИЕМ

Беспокойное было Солнце,

                  неспокойное.

Беспокойным таким не помнится

                  испокон веков.

Вылетали частицы гелия,

                  ядра стронция…

И чего оно не наделало,

                  это Солнце!

Прерывалось и глохло радио,

                  и бессовестно

врали компасы,

                               лихорадила

                  нас бессонница.

Гибли яблони, падал скот

                  от бескормицы.

Беспокойное

                      в этот год

                  было Солнце.

Вихри огненно-белых масс

                  на безвинную Землю гневались.

Загоралась от них и в нас

                  ненависть.

Мы вставали не с той ноги,

                  полушалые…

Грипп валил

                   одно за другим

                  полушарие.

Соляными столбами Библии

                  взрывы высились.

Убивали Лумумбу,

                               гибли

                  в петлях виселиц.

Ползать начали допотопно

                  бронеящеры.

Государства менялись нотами

                  угрожающими.