Поэтесса - [45]

27

…Отвлекаться на такую ерунду, как гламур, нам пришлось недолго.

К столику, за которым мы сидели, подошла девушка-украинка-официантка, положила на столик два меню и замерла в дежурной стойке, словно ожидая команду: «Фас!»

Эта девушка, наверное, была хорошей официанткой потому, что ей хотелось сказать «Спасибо!» еще до того, как она принесет заказ.

А то, что она подошла к нам, а не к Дамкиной, говорило либо о том, что Виктория в этом ресторане примелькалась и рассматривалась не как залетная звезда, а как мебель, пусть дорогая, но привычная, либо о том, что девушка-официантка работала в этом ресторане недавно и еще не прониклась значительностью момента…

…Вообще-то, меню – это перечень кушаний, но в придорожном на Николину гору ресторане «Территория суши» – это был не перечень, а почти репертуар.

И, читая его, я ощутил, что напоминаю угол, находящийся против большего катета. Окончательно опустев головой от неизвестных мне названий, я протянул книжечку в кожаном переплете Ларисе:

– Выбирай ты, – и Лариса, не глядя в меню, сказала официантке:

– Кани суши, сашими из угря и шашлык тори… Нам обоим.

– Что пить будете? – уточнила девушка, ставя какие-то значки в своей книжечке то ли по-украински, то ли по-официантски.

– Зеленый чай.

Потом девушка-украинка-официантка на мгновение положила блокнот заказов на стол, поправляя что-то на скатерти, и я, взглянув на только что заполненную нашим заказом страничку, увидел, что страничка были испещрена сердечками с номерами, понятными, наверное, только ей. Значит, она принимала у нас заказ не по-официантски и не по-украински, а по-девушковски.

Пока Лариса делала заказ на непонятном для меня языке, я изобразил полное безразличие человека, который день без кани суши считает потерянным для нормального существования днем; и стал смотреть в окно.

И там меня, а вернее, нас с Ларисой обоих, поджидала очередная новость – на стоянку въехала белая «Шкода», и из ее внутренностей выперстовалась Татьяна Мареева – семиструнная гитара и тягучие баллады о тех местах, в которых она никогда не была.

Впрочем, в ее текстах некоторые словесные обороты действительно претендовали на уникальность, и в культуре она была явлением вполне терпимым.

Но на одном телеконкурсе Татьяна заняла первое место, а Лариса только второе; и с тех пор столичная бардо-вагантовско-менестрельская общественность замерла в ожидании – когда же они вцепятся друг дружке в прически?

– …Переспала с Китаевым, вот и выиграла, – сказала мне Лариса.

И мне пришлось ничего не ответить ей, потому что я знал о том, что Мареева переспала не с председателем жюри Китаевым, а с его женой.

К такому способу отбора победителей я отнесся спокойно – каждый сходит с ума так, чтобы его сумасшествие не воспринималось как обыденность.

Да и потом, если бы у окружающих нас людей не было бы пороков, пришлось бы признать, что мы сами – придурки.

Татьяна сама рассказала мне об этом, и в ответ на ее доверие я получил обузу – необходимость хранить в секрете то, что ни для кого не было тайной.

Видя, что я молчу, Лариса задалась вопросом, на который сложно было бы ответить не только мне, но и любому мужчине – вопросом о том, как далеко способен зайти мужчина в своем стремлении поддержать женщину в ее борьбе за успех:

– Как бы ты отнесся ко мне, если бы я поступила бы так же?

И мне пришлось помолчать, теперь уже призадумавшись: действительно, как бы я отнесся к своей женщине в подобном случае? – и ничего разумного, мне на ум не пришло.

Так что пришлось отвертеться шуткой:

– Дорогая, я готов бороться за твои победы всеми доступными мне средствами.

В том числе и своими рогами.

Эта шутка разбудила еще один Ларисин вопрос.

Вопрос, перед тем как дать честный ответ на который мне вновь пришлось всласть призадуматься.

– А если ты изменишь мне, ты расскажешь мне об этом? – спросила Лариса. И, несмотря на то, что она улыбалась, я понял, что спрашивает она совершенно серьезно.

Конечно, я мог бы ответить просто и глупо: «Дорогая, ты узнаешь об этом первой!»

Просто и глупо потому, что отвечать на такой вопрос глупо – просто, а просто – глупо.

И я ответил Ларисе, словами, которые я, старался подобрать по возможности точно:

– Знаешь, Лариса, если такое произойдет, я никогда не признаюсь тебе в этом.

– Почему?

– Потому что не захочу сделать больно дорогому мне человеку.

Мужчина признается в измене в двух случаях: когда хочет сделать больно женщине, и когда не уверен в том, что он как мужчина представляет для женщины интерес.

– А если… – Лариса не успела договорить, как я с улыбкой прервал ее, потому что понимал, что она хотела спросить:

– Даже если ты поймаешь меня в постели с другой женщиной, я скажу тебе, что это был мой брат-близнец, которого я потерял еще в первую империалистическую войну. А я в это время находился в городе Новосибирске.

И предъявлю тебе справку из гостиницы.

– Почему именно в Новосибирске? – моя поэтесса засмеялась, и потому, как она это сделала, я понял, что мой ответ ей понравился.

– А где же я еще мог быть?..

…Увидев нас с Ларисой в окне ресторана, Татьяна Мареева быстренько припрятала удивление и вытащила на божий свет немерянное радушие – замахала нам обеими руками. И нам ничего не оставалось, как вернуть ей радушие вдвойне – замахать ей в четыре руки.