Поэт, или Охота на призрака - [56]

И иного пути у нас нет.

Я прекрасно понимаю это и, оглянувшись назад, ясно вижу, что именно боль всегда помогала мне сделать тот или иной выбор. Заглядывая в будущее, я отчетливо представляю, куда она меня приведет. Собственно говоря, я уже давно не иду по этой дороге; это она движется подо мной, словно лента эскалатора, и несет меня сквозь время. И вот, пожалуйста, она принесла меня сюда.

Моя боль – это тяжелый камень под ногами, на который я могу встать и оглядеться по сторонам. Я – преступный Творец, Эйдолон. Мое истинное лицо – боль. И боль эта будет со мною, пока смерть не разлучит нас.

Будьте осторожны на дороге, друзья.

Глэдден прочел сообщение еще раз и испытал небывалое волнение. Слова на экране компьютера тронули его до глубины души. Некоторое время он сидел неподвижно, потом вернулся в главное меню и набрал цифру десять, чтобы войти в «Обменный фонд» и посмотреть, есть ли сообщения от покупателей. Ничего нового там не было, и Глэдден ввел литеру «G», что означало «гуд-бай». Выйдя из сети, он выключил ноутбук и закрыл крышку.

Отобранный копами фотоаппарат было жалко до слез. Возвращаться в полицию и требовать свою вещь назад слишком рискованно, а с теми деньгами, что у него остались, Глэдден едва-едва мог наскрести на новый. С другой стороны, без фотоаппарата он не сможет выполнять заказы, а следовательно, никаких денег больше не будет.

Вновь вспыхнувший гнев он ощутил почти физически, словно текущая по жилам кровь несла с собой острые кусочки разломанного на части лезвия бритвы, вонзавшиеся в него изнутри. Выход был только один: перевести из Флориды нужную сумму по телеграфу и купить себе новый фотоаппарат.

Глэдден подошел к окну и стал смотреть вниз – на машины, медленно движущиеся по бульвару Сансет. Широкая улица напоминала огромную автостоянку, медленно плывущую мимо окон.

«Сплошь железо и мерзкая вонь выхлопов, – подумалось ему. – И внутри каждой машины – люди, словно консервированная свинина в банках. Куда это они все едут?»

Потом Глэддену стало интересно, сколько ему подобных может оказаться внутри этих чадящих жестянок. Сколько человек из них испытывает те же побуждения и желания, чувствуют, как по венам, царапая и кромсая их изнутри, текут острые осколки стальных лезвий. Достаточно ли у них мужества и выдержки, чтобы пройти сквозь это испытание?

Ярость с новой силой вспыхнула в его груди. На сей раз гнев как будто бы жил своей жизнью и казался настолько реальным, что еще немного, и к нему можно будет прикоснуться. В горле словно распустился огромный черный цветок, наглухо закупоривший трахею своими остроконечными, упругими лепестками. Глэдден задыхался, и по лбу его потекли крупные капли пота.

Справившись с удушьем, он подошел к телефону и набрал номер, который дал ему адвокат. На четвертом гудке трубку взял Свитцер.

– Ты очень занят, Свитцер?

– Кто говорит?

– Я. Как там детишки?

– Что? Кто это?

Инстинкт подсказывал Глэддену, что он должен немедленно повесить трубку и не связываться с копами, но ему было слишком любопытно.

– У вас остался мой фотоаппарат, – сказал он.

В трубке ненадолго воцарилось молчание.

– А-а-а, мистер Брисбейн. Как поживаете?

– Прекрасно, детектив, просто прекрасно.

– Да, ваш фотоаппарат у нас. Вы имеете право его забрать, если он нужен вам, чтобы зарабатывать на жизнь. Давайте договоримся о времени, когда вам будет удобнее получить назад вашу собственность.

Глэдден закрыл глаза и стиснул телефонную трубку с такой силой, что еще немного, и он бы ее раздавил. Копы все знают. Если бы они ни о чем не догадывались, Свитцер сразу сказал бы ему, что с фотоаппаратом он может распрощаться. Нет, они явно что-то пронюхали и теперь намерены заманить его к себе. Вопрос в том, как много им известно?

Глэддену хотелось визжать и топать ногами, но он решил, что со Свитцером лучше вести себя спокойно.

«Никаких неверных шагов!» – строго приказал он себе.

– Я не могу ответить сразу, мне нужно подумать.

– У вас, должно быть, неплохой фотоаппарат, мистер Брисбейн. Я не совсем понимаю, как с ним управляться, однако от такого и сам бы не отказался. В общем, он у меня, и если вам нужно…

– Чтоб ты сдох, Свитцер!

Ярость заставила Глэддена позабыть об осторожности, и он добавил сквозь стиснутые зубы грязное ругательство.

– Послушай, Брисбейн, – раздалось в ответ, – я просто делал свою работу. Если у тебя есть какие-то претензии, можешь прийти и обсудить их со мной. Если тебе жалко свой вонючий фотоаппарат, можешь забрать его. Но если ты собираешься оскорблять меня, то я вынужден буду повесить трубку.

– У тебя есть дети, Свитцер?

На этот раз молчание на другом конце линии было гораздо более продолжительным, но Глэдден знал, что детектив никуда не делся.

– Что ты сказал?

– Ты прекрасно слышал, что я сказал.

– Ты что же, говнюк, угрожаешь мне и моей семье?

Теперь уже Глэдден на некоторое время замолчал, потом из горла его, из самой глубины, поднялось какое-то звериное рычание, и наконец он разразился хриплым безумным смехом. Он даже не старался сдерживаться и продолжал хохотать до тех пор, пока смех не стал единственным, о чем он мог думать и что был в состоянии слышать. Потом Глэдден резко швырнул трубку на рычаг и замолчал так неожиданно, словно в горло ему вонзилась сверкающая и холодная сталь ножа. Лицо его было страшно искажено, и он, продолжая гримасничать, выкрикнул сквозь сжатые зубы, но так, чтобы его слышала пустая комната: