Поэмы - [35]

Шрифт
Интервал

Бьют плашмя тяжелыми мечами.
Пленные по Гиглии горюют,
Громче всех рыдает дочь Годерзи,
Даже горы снеговые плакать
Заставляет воплями своими.
Утомясь, она едва плетется,
Взглядов от ущелья не отводит,
Видит Гиглию во мгле провала.
Юноша! Твоя разлука с миром
Горя моего мне тяжелее!
Почему не умерла я раньше?
Вечно будет о тебе убитом
Непосильно мне воспоминанье!
Гиглия, самец-олень, на глыбах
Вверх лицом простертый, умирает.
Умирает Гиглия, тоскуя,
Что в могилу мщение уносит.
А когда он умирал, садились
Горы плакать, и вверху на скалах
Старый, сумрачный орел сердился.
Голова высокая Сахорнэ
Раскололась в самой середине.
Сверху падавший поток нагорный
Высыхал от жалости к герою.
Гиглии скакун осиротелый
В головах хозяйских убивался.
На глазах коня сверкали слезы,
Гневно ржал он и ногою топал…
В это время что Мквирали делал?
VI
Выше трех лезгинских перевалов
Над туманом показался всадник.
В шкуру он одет поверх кольчуги,
Кружится он по дорогам горным,
То к утесу голову приложит,
То глядит в глубокие провалы,
У ружья сухой меняет порох.
Беспокоен всадник одинокий.
Слышит всадник женские рыданья,
Скачет он туда, где стон и вопли,
Откликаются леса густые,
Горы наверху, внизу долины.
Лунный свет рассеян над седыми
Отуманенными ледниками.
Рвется в руки из ножон франгули,
Острый, глубоко прожелобленный.
В грудь себя рукой ударил всадник,
Горькие слова себе промолвил.
"Горе мне! Быть может, дагестанцы
Побратима моего убили!
Как позор на голову надену?
Как снесу людское осужденье?
Как останусь я с живыми, если
Ты, мой Гиглия, лежишь в могиле?
Смерть, возьми меня вослед за братом,
Если я врагу спущу обиду"
VII
Тяжело перелетает горы
Сытый ворон, каркая лениво.
Пшавы, будьте вы благословенны
За обычай ваш! Пока вы живы,
В трупах мне не будет недостатка.
Печень вырывал я у героев,
Клюв окрашивал геройской кровью.
Гиглия девятерых сегодня
Уложил и сам ушел за ними.
А для ворона большая радость,
Если умирают молодые.
Я Мквирали пожелал удачи,
Пятерых за одного убил он,
Пленников назад привел в Ахаду;
Радовались пленники свободе,
Только молодая дочь Годерзи
Плакала дорогой неутешно,
И от слез ее туманы встали,
И следы я потерял в тумане.
VIII
Утром с неба облака спустились
И над головой Чаргали встали.
Возле дома Гиглии собралось
Опечаленное войско пшавов.
Девушки Пшаветии рыдают.
Плачет мать над Гиглией убитым.
Ворон руку расклевал герою,
И успел из груди вырвать сердце.
Гиглия лежит в гробу дубовом,
На груди положены доспехи,
По бокам лежат, черней гишера,
Срезанные полосы девичьи.
Отовсюду слышно: Что нам делать?
Лучшие герои умирают,
Старики и дети остаются!
Говорит народ: "В ущельях скачет
И ретиво ржет скакун: " Ай, где же
Гиглия, хороший мой хозяин?"

1886 Перевод В. Державина

Охотник

I
Крымская моя кремневка,
Что ты ржавчиной покрылась?
Разве я старик убогий,
Чтоб сидеть у очага?
Триста я убил оленей,
Трижды в землю
ты ложилась,
И четвертая могила
От тебя не далека.
Заблестит трава сырая
Из-под мглистого убора.
Над горою и над лесом
Полетит ружейный дым.
Скоро, крымка, мы с тобою
Загреметь заставим горы!
Скоро вдоволь постреляем
По оленникам глухим!
Далеко отгул веселый
Разнесется над простором.
На заре воронья стая
Выстрел мой благословит.
Я люблю, когда в тумане
Каркает голодный ворон
И безмолвный гриф над лесом
Выжидающе кружит.
Извивается, проклятый,
Всматриваясь в исступленье.
Если я самца-оленя
Молодого подстрелю —
Ворону я брошу сердце,
Грифам требуху оленью.
Мне не жалко! Их, несчастных,
Я досыта накормлю.
Много раз большую почесть
Оказать орлу хотел я.
Но убитого другими
Не клевать — его закон.
Он, свободный, одинокий,
Ходит по краям ущелья.
И моей добычи лучшей
Брезгует касаться он.
Он не трогает чужого,
Своего не уступает.
Но по-царски он бросает
Грифам все, что не доест.
Что ж меня не чтит за брата,
ар мой братский отвергает?
На верху скалы сидит он,
Черный в синеве небес.
Пищей он натешит сердце
И начнет кричать зловеще:
"Сам я сыт, и грифы вволю
Ели с моего стола"
Пусть сломаются у грифов
Когти их и их предплечья,
Хоть бы раз еще увидеть
Мне кричащего орла!
II
Мне вчера приснилось: шел я
В балках высохших, неровных.
Шел к урочищам оленьим
В остролистнике густом.
Я с горы сошел в лощину,
Где крапива и ситовник,
Мимо тополевой тени,
Лунным озарен лучом.
В чащу темную каштанов
Шел я по тропе медвежьей.
Там бежит ручей соленый,
Пробиваясь сквозь утес.
Я услышал свист и шелест,
Словно в листьях ветер свежий.
Стадо легкое оленей
Прямо на меня неслось.
Замерли красавцы-звери
Тонконоги и рогаты.
Чей-то голос, словно пенье.
Прозвучал в густых ветвях.
Шла по синей ежевике
Девушка хозяйка стада
В покрывале из фиалок
И с венком на волосах.
Шла, из камыша речного
Тоненький носок вязала,
И казалось, между пальцев
У нее река текла.
Ростом низкая, а горы
Волосами покрывала.
Знала каждого оленя
И по имени звала.
Вдруг олень золоторогий
Подошел к обрыва краю,
Дразнит девушку: нарочно
Притворяется глухим.
Но она оленю гневно
Закричала, призывая:
"Ты всегда меня не слушал,
Был мучителем моим!
Так запомни: ты, негодный,
Обречен ружью Торгвая!
Белены ты, что ль, объелся
По низинам травяным?"
* * *
Сон закончился на этом.
На рассвете я проснулся.
Вышел я из дому. Дождик
Моросил, как в забытьи.
По опушкам Чиаури
Кушаком туман свернулся.