Поэмы - [42]

В сухую щепку превращает плоть.

А лишь коснется, пламенно-светла, —

И вспыхнет щепка и сгорит дотла.

Тебе любовь земная предстоит,

Которая тебя испепелит.

Ее не, сможешь ты преобороть;

Ты обречен предать страданьям плоть.

Отвержен будешь, одинок и сир,

Но озаришь своей любовью мир.

Слух о тебе до дальних стран дойдет,

Он до южан и северян дойдет.

Твоей любви прекрасная печаль

Затопит и девятой сферы даль.[59]

Твоя любовь, страданьем велика,

Преданьями пройдет и сквозь века.

Где б ни были влюбленные, — для них

Священным станет прах путей твоих.

Забудет мир о всех богатырях,

О кесарях, хаканах и царях,

Но о Фархаде будут вновь и вновь

Народы петь, превознося любовь!..»

Сократ умолк, глаза на миг закрыл

И, торопясь, опять заговорил:

«Пока глаза не смеркли, я скажу:

О том волшебном зеркале скажу,

Которое ты вынул из ларца

В сокровищнице своего отца.

Когда железный латник-великан,

Хранивший Искандаров талисман,

Сквозь зеркало, что ты стрелой пробил,

Сражен тобой молниеносно был, —

То расколдован был в тот самый миг

И первый талисман — его двойник.

Когда вернешься в свой родной Китай,

Ты свойство талисмана испытай, —

Открой ларец — и в зеркало смотри:

Что скрыл художник у него внутри,

Проступит на поверхность. Ты узришь

Ту, от кого ты вспыхнешь и сгоришь.

Начнется здесь твоей любви пожар, —

Раздуй его, благослови пожар.

Но знай: лишь раз, мгновение одно

Виденье это созерцать дано.

Откроет тайну зеркало на миг,

Твоей любви ты в нем увидишь лик,

Но ни на миг виденья не продлить.

Твоей судьбы запутается нить:

Ты станешь думать лишь о ней теперь,

Страдать ты будешь все сильней теперь,

И даже я, хранитель всех наук,

Не угасил бы пламя этих мук.

Так, на тебя свои войска погнав,

Схватив и в цепи страсти заковав,

Любовь тебя пленит навек. Но знай:

Как ни страдай в плену, как ни стенай,

Но кто такой любовью жил хоть миг, —

Могущественней тысячи владык!

Прощай… Мне время в вечность отойти,

А ты, что в мире ищешь, обрети.

Порой, страдая на огне любви,

Мое ты имя в сердце назови…»

На этом речь свою Сократ пресек:

Смежив глаза, почил великий грек,

Ушел, как и Сухейль, в тот долгий путь,

Откуда никого нельзя вернуть…

Теперь Фархад рыдал, вдвойне скорбя:

Оплакивал Сократа и себя.

И шаха он и Мульк-Ару позвал

И вместе с ними слезы проливал.

Затем со свитой вместе, как могли,

Положенною долею земли

Навечно наделили мудреца, —

Устроили обитель мертвеца.

* * *

Когда Фархад хакану сообщил,

Что грек ему великий возвестил,

То старый шах едва не умер: столь

Великую переживал он боль.

Была судьба нещадна к старику!..

Печально возвращались к роднику.

Когда же солнце мудро, как Сократ,

Благословило собственный закат,

То ночь — Лукман, глубоко омрачась,[60]

Над ним рыдала, в траур облачась.

Хакан устроил поминальный пир,

Хоть и обильный, но печальный пир.

В ту ночь пришлось вино погорше пить, —

В чем, как не в горьком, горе утопить?

* * *

Послушай, кравчий, друг мой! Будь умней,

Вина мне дай погуще, потемней.

Ты чару горем закипеть заставь,

Меня хоть миг ты не скорбеть заставь!

ГЛАВА XXVI ВИДЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ ИСКАНДАРА

Возвращение из Греции.

Зеркало Искандара оживает.

Неизвестная страна. Горные работы в скалах.

Двойник Фархада. Красавица на коне.

Обморок. Зеркало неумолимо.

Снова мечты о побеге

Лишь утренней зари забил родник,

Преобразив небесный луг в цветник, —

Свои войска из греческой земли

В Китай хакан с Фархадом повели.

Дел не имея на пути своем,

Шли без задержек, ночью шли и днем.

И вот царевич и его отец

В родной Китай вернулись наконец…

Хакан воссел на трон, — скажи, что так

Луна в зодиакальный входит знак.

Фархад унять волнения не мог,

Едва переступив родной порог,

Он, удержать не в силах чувств своих,

Потребовал ключи от кладовых:

Свою мечту увидит он теперь!

Сокровищницы распахнул он дверь, —

И вот ларец в его руках… о нет,

Скажи: вместилище ста тысяч бед!

«О казначей, поторопись, не мучь:

От ларчика подай скорее ключ!»

Но ключик, видно, в сговоре с замком,

Твердит свое железным язычком,

И в скважину войти не хочет он, —

Царевичу беду пророчит он,

И за намеком делает намек

Упрямому царевичу замок.

Волос упавших дергает он прядь:

«Оставь меня, не надо отпирать!»

Но человек не властен над собой,

Когда он соблазнен своей судьбой.

Царевич все же отомкнул замок

И зеркало из ларчика извлек.

Глядит Фархад, и, изумленный, вдруг

Роскошный видит он зеленый луг.

Обильно луг цветами весь порос —

Не счесть фиалок, гиацинтов, роз.

Там каждая травинка — узкий нож,

Заржавленный от кровопуска нож;

Там каждая фиалка — страшный крюк,

Чтоб разум твой хватать за горло вдруг;

Нарцисс вином столь пьяным угощал,

Что сразу ум в безумье превращал;

В крови у каждой розы лепестки;

Петлятся гиацинтов завитки,

И что ни завиток — аркан тугой,

Которым ловят разум и покой;

Татарский мускус темень источал, —

Он будущность народа омрачал;

В предчувствии, как будет гнет велик,

У лилий отнимался там язык;

И розы страсти распускались там, —

Чернели, сохли, испекались там;

Всходили там цветы — богатыри, —

Горели гневом мести бунтари.

Царили там смятенье и печаль…

Фархад теперь окинул взором даль.

Он увидал гряду гранитных скал —

Их дикий строй долину замыкал.

И там, на склонах каменной гряды,

Людей каких-то видит он ряды.

Они стоят, как будто вышли в бой,