Поэмы и стихи - [28]

Здесь, меж холмов, не преклонил травы.

Но вот уже роса далеко шлет

Плодовый запах золотого дрока:

Простился свет с вершиною холма,

Но озарен еще лучом наклонным

Маяк, плющом обвитый. До свиданья,

О ласковый, безмолвный уголок!

Тропой зеленой, вереском холмов

Иду домой; и вдруг, как бы очнувшись

От угнетавших душу мне предчувствий,

Себя я вижу на высоком гребне

И вздрагиваю! После одиноких

Часов в спокойной, замкнутой ложбине

Вся эта ширь — и сумрачное море,

Свинцовое, и мощное величье

Огромного амфитеатра тучных

Поросших вязами полей — подобна

Содружеству, ведущему беседу

С моим сознаньем, взвихривая мысли!

А вот и ты, мой малый Стоуи! Вижу

И колокольню, и четыре вяза

Вокруг жилища друга моего;

За вязами, неразличим отсюда

И мой смиренный дом, где мой ребенок

И мать его живут в тиши! Проворным

И легким шагом я иду туда,

Зеленый дол, тебя припоминая

И радуясь, что тишиной природы

И одинокой думой смягчена

Моя душа и стала вновь достойна

Хранить любовь и скорбь о человеке.

Незеp-Cтoуи, апреля 20, 1798.

ФРАНЦИЯ: ОДА

Первая строфа.

Обращение к тем предметам Природы, размышление о которых внушило Поэту преданную любовь к Свободе.

Вторая строфа.

Радость Поэта при свершении Французской Революции и его бесконечное отвращение к Союзу держав против Республики.

Третья строфа.

Бесчинства и преступления во время власти Террористов рассматриваются Поэтом как недолговечная буря и как естественный результат недавнего деспотизма и грязных суеверий Папства. В действительности Рассудок уже начал внушать множество опасений; но все же Поэт стремился сохранить надежду, что Франция изберет лишь один путь победы — показать Европе более счастливый и просвещенный народ, чем при других формах Правительства.

Четвертая строфа.

Швейцария и отказ Поэта от прежних мыслей.

Пятая строфа.

Обращение к Свободе, в котором Поэт выражает убеждение, что те чувства и тот великий и д е а л Свободы, который разум обретает, созерцая свое индивидуальное бытие в возвышенные объекты вокруг нас (см. первую строфу), не принадлежат людям как членам общества и не могут быть дарованы или воссозданы ни при какой форме правления; но являются достоянием отдельных людей, если они чисты и полны любви и поклонения богу в Природе".

I

Вы, облака, чей вознесенный ход

Остановить не властен человек!

Вы, волны моря, чей свободный бег

Лишь вечные законы признает!

И вы, леса, чаруемые пеньем

Полночных птиц среди угрюмых скал

Или ветвей могучим мановеньем

Из ветра создающие хорал, —

   Где, как любимый сын творца,

   Во тьме безвестной для ловца,

   Как часто, вслед мечте священной,

Я лунный путь свивал в траве густой,

   Величьем звуков вдохновенный

И диких образов суровой красотой!

   Морские волны! Мощные леса!

   Вы, облака, средь голубых пустынь!

   И ты, о солнце! Вы, о небеса!

   Великий сонм от века вольных сил!

   Вы знаете, как трепетно я чтил,

   Как я превыше всех земных святынь

   Божественную Вольность возносил.

II

Когда, восстав в порыве мятежа,

Взгремела Франция, потрясши свет,

И крикнула, что рабства больше нет,

Вы знаете, как верил я, дрожа!

Какие гимны, в радости высокой,

Я пел, бесстрашный, посреди рабов!

Когда ж, стране отмщая одинокой,

Как вызванный волхвами полк бесов,

   Монархи шли, в годину зла,

   И Англия в их строй вошла,

   Хоть милы мне ее заливы,

Хотя любовь и дружба юных лет

   Отчизны освятили нивы,

На все ее холмы пролив волшебный свет, —

Мой голос стойко возвещал разгром

Противникам тираноборных стрел,

Мне было больно за родимый дом!

Затем, что Вольность, ты одна всегда

Светила мне, священная звезда;

Я Францию проснувшуюся пел

И за отчизну плакал от стыда.

III

Я говорил: "Пусть богохульный стон

Врывается в созвучья вольных дней,

И пляс страстей свирепей и пьяней,

Чем самый черный н безумный сон!

Вы, на заре столпившиеся тучи,

Восходит солнце и рассеет вас!"

И вот, когда вослед надежде жгучей,

Разлад умолк, и длился ясный, час,

   И Франция свой лоб кровавый

   Венчала тяжким лавром славы,

   Когда крушительным напором

Оплот врагов смела, как пыль, она,

   И яростным сверкая взором,

Измена тайная во прах сокрушена,

   Вилась в крови, как раненый дракон, —

   Я говорил, провидя свет в дали:

   "Уж скоро мудрость явит свой закон

   Под кровом всех, кто горестью томим!

   И Франция укажет путь другим,

   И станут вольны племена земли,

И радость и любовь увидят мир своим".

IV

Прости мне, Вольность! О, прости мечты!

Твой стон я слышу, слышу твой укор

С холодных срывов Гельветийских гор,

Твой скорбный плач с кровавой высоты!

Цвет храбрецов, за мирный край сраженный,

И вы, чья кровь окрасила снега

Родимых круч, простите, что плененный

Мечтой, я славил вашего врага!

   Разить пожаром и мечом,

   Где мир воздвиг ревнивый дом,

   Лишить народ старинной чести,

Всего, что он в пустыне отыскал,

   И отравить дыханьем мести

Свободу чистую необагренных скал, —

   О, Франция, пустой, слепой народ,

   Не помнящий своих же страшных ран!

   Так вот чем ты горда, избранный род?

   Как деспоты, кичась, повелевать,

   Вопить на травле и добычу рвать,

   Сквернить знаменами свободных стран

   Храм Вольности, опутать и предать?

V

Кто служит чувствам, кто во тьме живет,

Тот вечно раб! Безумец, в диких снах;