Поэмы и стихи - [21]

   На брачную кровать".

Они ушли, а мать рвала

   Клочки седых волос,

Вся в пене, как в июньский день

   Томимый зноем пес.

* * *

Вам странно, почему же мать

   И бедное дитя,

И юная жена лежат,

   Где терн шумит, цветя?

Три раза этот заступ мой

   Из башенных сеней

Сквозь все затворы выходил

   В час духов и теней.

Когда рой бесов злую мать

   В ад потащил, свистя;

Могилу он отмерил ей,

   Где терн шумит, цветя.

Когда созвала смерть домой

   Несчастное дитя,

Могилу он отмерил ей,

   Где терн шумит, цветя.

И это страшный, страшный куст;

   Здесь духи налету

С него, кору ночами рвут,

   А он всегда в цвету.

[Часть III]

В саду священника дозрел

   Тяжелый виноград,

И в ветре солнечном кружил

   Багряный листопад.

Еще мотались по кустам

   Колосья ячменя;

Стоит в глазах, как бы вчера,

   Их свадьба у меня.

От церкви через этот лес

   До Эдварда ворот

С полмили мшистая тропа

   В густой тени ведет.

Тропою этой с женихом

   Венчаться Мери шла;

Она, хоть и таила грусть,

   Казалась весела.

Чуть на погост она пришли,

   Где солнышко пекло,

У бедной Мери словно кровь

   От сердца отвело.

Чуть сил хватило руку ей

   Священнику подать;

Она все видела, молясь,

   Там, на коленях, мать.

Они пошли в обратный путь —

   Во след я глянул ей,

Как раз, когда она вошла

   Под сень густых ветвей.

Она ступила на тропу,

   Всю выстланную мхом:

Ей было тяжко этот миг

   Припоминать потом.

В тени ее окутал жар,

   Потом схватила дрожь;

Веселый звон колоколов

   Ее терзал, как нож.

Проклятье матери всегда

   Ужасно для детей:

Мать и преступная — все мать,

   Нет ничего святей.

Прошло полгода: тот же яд

   Таила мать в крови;

Но Эдвард был примерный  муж,

   А Мери — луч любви.

"Сестра все не приходит к нам,

   Мать запрещает ей:

О Эдвард! Я живу с тобой,

   Я бы хотела быть другой,

Живей и веселей.

И почему я все грушу?

   Нет ничего такого.

Должно быть, от туманных дней

   Я не совсем здорова"..

Шла изморозь — ни льда, ни вьюг!

   А если свет блеснет,

Бедняжка, чтоб не встретить мать,

   Не отопрет ворот.

Но Эллен в мокроту и грязь,

   В те мрачные недели,

К ним приходила каждый день,

   И с ней все веселели.

О, Эллен верный друг была,

   Сестры дороже милой!

Как жаворонок весела,

   Она домой лишь к ночи шла,

И дом пустел, унылый.

У нас на первый день Поста

   Почти пустует храм: /

Угрозы божьи в этот день

   Должны читаться там.

Покойный наш священник мне

   Признался как-то раз,

Что хорошо бы этот чин,

   Совсем изъять у нас.

В то утро мать пришла во храм

   И к Эллен подошла;

У службы Эллен всякий день

   В посту у нас была.

И Эллен встретила ее

   С приветливым лицом:

"Что, если гнев ее утих,

   И мир вернется  в дом?"

День был едва на день похож —

   Так небеса черны;

Бывает, ночью храм светлей

   При четверти луны.

Ревела буря, дикий дождь

   О стекла бил упрямо;

Тонули возгласы молитв

   В гуденье башни храма.

Молилась на коленях мать,

   Поднявши к небу взгляд:

"Пусть ту, что рядом здесь со мной,

   Иссушит тайный яд!

Услышь, услышь меня, господь.

   Мои держащий дни:

Ту, что причастна к их любви

   Навеки прокляни!

Будь проклят день ее и ночь

   На вечные года!"

Так помолившись, поднялась,

   Спокойна и тверда,

И вышла в дверь, господень дом

   Покинув навсегда.

Я видел Эллен. Как она

   Вся побледнела вдруг!

Я думал, почему у ней

   В глазах такой испуг?

И после службы близ нее

   Мы все собрались в круг;

Она шаталась, и блуждал

   В ее глазах испуг.

Потом решилась рассказать,

   Чем сердце смущено:

"Ведь это клятва грешных уст,

   Не все ли мне равно?"

И улыбнулась, и принять

   Старалась бодрый вид,

Но лучше, если бы она

   Заплакала навзрыд.

Она твердила, боль в душе

   Пытаясь побороть:

"Ведь это клятва грешных уст,

   И милостив господь!" —  —

В ее глазах блуждал испуг,

   В душе была борьба:

"Ведь это клятва грешных уст,

   Ужель я так слаба?"

Бедняжка — девочкой, она

   У ног моих играла —

От Мери утаила все,

   Ни слова не сказала.

Но Мери слышала рассказ;

   И Эллен  обняла:

"О, Эллен, нас теперь она

   Обеих прокляла!" —  —

Наружи  Эдвард под холмом

   Шагал вперед, назад,

Ломая сучья у дерев

   И прутья вдоль оград.

Он их разламывал в руках

   И в сторону швырял,

Как будто бешенство свое

   Куда девать не знал.

Вы виднте тот холм? Под ним

   Их ферма и теперь.

Он слышал их, он слышал все

   И скрежетал, как зверь.

С ним Эллен в горе с детских лет

   И в радости сжилась,

И с нежным именем жены

   Он имя друга дней весны

Соединял, молясь.

И он в часы своих молитв

   К ним не делил любви,

И двух имен единый звон

   Звучал в его крови!

Он в дом вошел; в его глазах

   Была борьба видна;

И обе обняли его,

   И Эллен и жена.

Он Мери плачущей лицо

   К своей груди прижал;

Тут ярость перешла в тоску,

   И Эдвард зарыдал.

А Эллен лить не стала слез,

   Лишь обняла тесней,

Как будто что-то пронеслось

   Ужасное пред ней.

[Часть IV]

Нехорошо, когда ногой

   Могильный топчут прах;

Оно и днем зловещий знак,

   И не к добру впотьмах.

Могилу видите, вон ту?

   Бог даст, бог и возьмет:

Там, сударь, спит мое дитя,

   Холодное, как лед.

Все остальные сам я рыл,

   И — прах меня бери! —

Я лучше пропляшу на всех,

   Чем трону эти три!

"Старик, невесел твой рассказ!" —  —

   "Вы — что, вы — молодежь;

Мне семьдесят, а ведь и то,

   Как вспомнишь, так всплакнешь.