Поединок столетия - [7]

Гедигер невольно следил за маршрутом машины, стараясь угадать, куда его везут: в какой-нибудь местный полицейский участок или как «важную птицу» — в главное фашистское логово. Промелькнул Тиргартен… Еще несколько поворотов… Улица Фридриха Эберта… Стоп! Машина резко затормозила у восточного входа в рейхстаг.

Вестибюль был забит фашистами. От свастики — на знаменах, плакатах, галстуках и рукавах — рябило в глазах. Все это сборище расступилось, давая дорогу пленникам и их конвоирам.

Арестованных провели наверх. Запах гари еще не выветрился, от него слезились глаза. Блестящий паркет повсюду был затоптан, через разбитые, а кое-где и настежь распахнутые окна со Шпрее врывался холодный, совсем еще зимний ветер.

Там, где коридор, по которому они шли, пересекал другой, шедший вдоль южного фасада, фашист, что командовал процессией, приказал остановиться и с издевательской улыбкой посмотрел на Гедигера.

Гедигер выдержал его взгляд.

— Куда дальше? — спросил он.

— В зал Бисмарка.

— Это куда?

— Ах, вы не знаете?! — засмеялся фашист. — Уже забыли?.. — Он опять показал свои безупречно ровные и ослепительно белые зубы. — Ну, раз забыли, я вам напомню… Налево и снова налево…

На двери была прикреплена наспех сделанная табличка: «Чрезвычайная комиссия по расследованию причин пожара в рейхстаге». Что за чертовщина?! Зачем их сюда привезли?..

Толстяк, поднявшийся навстречу из-за стола, выглядел добродушным.

— Полицейский префект Берлина Брашвиц, — представился он. — С кем, простите, имею честь? С доктором Гедигером, не так ли?

Гедигер на какое-то мгновение задержал свой ответ, принимая окончательное решение. Потом твердо сказал:

— Мое настоящее имя — Георгий Димитров, Я болгарский коммунист, эмигрант, нашедший в Германии нелегальное убежище от преследований своего правительства.

— Ах вот как!.. — Брашвиц радостно потер руки. — Дело значительно упрощается…

— Какое дело? — спросил Димитров. — Почему мной занимается комиссия по расследованию поджога?

— Вам лучше это знать, господин Гедигер-Димитров, — игриво ответил Брашвиц, откинувшись в кресле. — Надеюсь, с вашей помощью вскоре все узнаем и мы…

Приказ об аресте

Наборщик и публицист Георгий Димитров (он же Рудольф Гедигер или Шаафсма), последнее время проживавший в Берлине — Штеглиц, Клингзорштрассе, 96, на квартире у Мансфельда, родившийся 18 июня 1882 г. в Радомире (Болгария), женатый, болгарский подданный, с 9 марта 1933 года находящийся под арестом в полицейской тюрьме при берлинском полицей-президиуме, подлежит препровождению в тюрьму предварительного заключения, потому что он находится под серьезным подозрением, что в Берлине в течение времени, не погашенного до настоящего момента давностным сроком, а именно 27 февраля 1933 года, совместно с каменщиком Ван дер Люббе:

а) предпринял попытку насильственным путем изменить государственное устройство Германской империи,

б) преднамеренно поджег здание рейхстага, причем совершил поджог, имея намерение с помощью такового поднять восстание,

— то есть совершил преступление, предусмотренное § 81 № 2, 82, 306 № 2, 307 № 2, 47, 73 свода уголовных законов,

— и потому, что есть основание опасаться бегства и затруднения ведения следствия.

Настоящий приказ об аресте может быть обжалован в правовом порядке.

Следователь имперского суда

советник Фогт.

Полицейским следственным властям

В связи с моим арестом заявляю следующее:

Я, Георгий Димитров, бывший болгарский депутат, бывший секретарь Всеобщего рабочего профессионального союза Болгарии и член Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии с 1910 года, являюсь политическим эмигрантом с октября 1923 года, осужденным в Болгарии заочно к смертной казни. Мои политические противники угрожали мне убийством и за границей. Поэтому я не мог жить в Европе под своим настоящим именем и был вынужден проживать под другими фамилиями. К ним относится и фамилия доктора Рудольфа Гедигера, которую я носил в момент ареста.

…Я целиком посвятил себя задаче, которая для меня, как болгарского политического деятеля, является вопросом жизни: помочь, насколько мне позволяют силы, скорейшему завоеванию полной политической амнистии в Болгарии, чтобы я мог свободно вернуться после десятилетней эмиграции в свою страну и там служить моему народу согласно моим убеждениям и моему идеалу…

О поджоге рейхстага я узнал из газет, будучи в поезде, шедшем из Мюнхена в Берлин, утром 28 февраля, как и все остальные пассажиры этого поезда. Имя и фотографию «поджигателя» я впервые увидел в германских газетах после их опубликования. Его лично я никогда в своей жизни не видел и с ним не встречался. Как коммунист, как член Болгарской коммунистической партии и Коммунистического Интернационала, я принципиально против индивидуального террора, против всяких бессмысленных поджогов, потому что эти акты несовместимы с коммунистическими принципами и методами массовой работы, с экономической и политической массовой борьбой и потому, что они по самой своей сути только вредят освободительному движению пролетариата, делу коммунизма. Программы и уставы всех коммунистических партий и Коммунистического Интернационала запрещают индивидуальный террор под угрозой исключения из Коммунистической партии любого ее члена, который прибегнул бы к методам индивидуального террора… Мы коммунисты, а не анархисты. По моему глубокому убеждению, поджог рейхстага может быть лишь делом рук обезумевших людей или злейших врагов коммунизма, которые хотели этим актом создать благоприятную атмосферу для разгрома рабочего движения и Коммунистической партии Германии. Я, однако, не сумасшедший и не враг коммунизма.