Подземные дворцы Кощея - [27]

Еще бы не знать — в Даютае гарнизонная гауптвахта…

— Вооружились до зубов — и мирная делегация?

Хакода посмотрел на Кощеева спокойно, без всяких эмоций. Он перевел слова Кощеева, и оба китайца засмеялись. Кощеев не успел увернуться — Чжао сильно хлопнул его по плечу. Похоже было, ему доставляло удовольствие такое занятие.

Странная легковушка была совсем уже близко. Можно было разглядеть швы сварки на ее горбу и сильно облупившуюся краску на скосе спереди, где у нормальных автомобилей находится радиатор.

Чжао вдруг остановился, разглядывая машину. Худой тревожно вытянул шею. Хакода продолжал шагать, громыхая поклажей. Подошел к размытому дождями противотанковому рву и тоже остановился. Ров превратился в глубокий и извилистый овраг, края которого были обкусаны и обкатаны оползнями. Овраг был наполнен грязной, слегка отстоявшейся водой. С одного берега на другой была перекинута ненадежная, тронутая огнем лесина. И рядом с ней — причудливо изогнутый рельс.

Оба китайца подошли к Xакоде, громко заговорили, размахивая руками.

Что их встревожило?

Чжао сложил ладони рупором и гортанно выкрикнул в сторону машины. Худой сильнее прежнего заломил руку Кощеева, а Чжао, скинув с плеча автомат — рожок странным образом торчал в сторону, — ступил, торопясь, на ненадежный мостик. Хакода с невозмутимым видом последовал за ним, но вначале сложил на землю поклажу — несколько винтовок и фляги.

«Свинцовая плита», давившая на Кощеева, мучила нестерпимо. Отчаявшись столкнуть ее с себя, он вцепился в нее зубами и руками. И — чудо! — раздвинул ее вязкую и холодную плоть…

Удар локтем — и тощий с шумом выпустил из себя воздух, уперся лбом в землю. Кощеев схватился обеими руками за рельс и с надсадным хаканьем приподнял его вместе с повисшим на нем интеллигентом. Чжао бежал по трещавшей лесине, балансируя автоматом в вытянутой руке. Рельс обрушился на лесину, переломил ее, как былинку. Чжао и Хакода с головой ушли под воду. Тощий с мучительной миной на лице пытался подняться, но Кощеев и его столкнул коленом и воду. И увидел Мотькина. Тот подошел к оврагу, держа винтовку с примкнутым штыком под мышкой.

— Здорово ты их, — сказал он без энтузиазма и потрогал грязным пальцем распухшую переносицу. — Старшина, однако, опять арест скинет… Или больше добавит. Я в машинешке какого-то деда захомутал. Обещал, старый хрыч, пожаловаться русскому коменданту. Чем-то еще грозился, да я ему кляп в рот положил. Может, союзники?

— Назвались делегатами какими-то. Только я им не верю. Ряшки у них бандитские. — Кощеев запустил куском глины в Чжао, который карабкался на плывущий грязью берег. — Куда?!

— Сдаемся, — проговорил Хакода, стуча зубами, и вылил из шляпы воду. — Ведите нас к вашему главному товарищу. Мы будем говорить только с господином начальником, с господином русским офицером.

Пленные выбрались на берег. Тощий заискивающе улыбался и кланялся Мотькину. Чжао был взбешен, плевался и шипел, сверкая белками глаз. Потом пленные уселись на корточки в рядок. С них обильно стекала грязная вода.

— Раскусил я тебя, Леха, Кощеев не пытался скрыть своего восторга. — Кто мог подумать, что можешь воевать?

— Да и на тебя поглянь со стороны — другое на ум идет.

Вскоре прибежал старшина, несмотря на контузию. Вместе с ним — увешанные оружием дневальные и Кошкина. Пленники обжимали на себе одежду и жалко улыбались старшине.

— Мы мирноделегаты, — сказал Хакода, кланяясь. Поклонились по нескольку раз и оба китайца. — Мы мирные люди, господин офицер. Мы никому не несем зла. Ваш солдат обошелся с нами очень плохо. А другой солдат обошелся плохо с господином шеньши Ченем, который мирно отдыхал в легковом автомобиле.

Извлекли на свет рассерженного узкоглазого старика. Одет он был в меховую шубу и меховую же огромную шапку. На ногах бархатные сапоги с загнутыми вверх носками.

— Господин шеньши — известный деятель гоминьдана, — сказал Хакода в мокрой шляпе, сотрясаемый мелкой дрожью. — Он большой политический деятель. С ним нужно говорить очень вежливо.

Старик показал старшине документы, пытался что-то объяснить, сильно коверкая русские слова.

— Ладноть! — крикнул старшина и вернул документы. — Значит, так! Отправим вас очень вежливо в комендатуру! Пусть разбираются! Еремеев! Обсуши их! И выдай по сто грамм!

— Утопил, паразит, оружие, — сказал громко Кощеев, чтобы услышал старшина, и показал на Чжао. — Вроде автомата. Может, пусть поныряет?

— Ты полегче насчет паразитов! — крикнул старшина. — Вдруг на самом деле не паразиты, а, наоборот, делегация?

Хакода пояснил:

— «Брен» — британский пистолет-пулемет. Очень редкое здесь оружие.

— Что? Что он говорит?

— Британский автомат «брен», говорит! Редкое оружие!

— Хрен с ним, с «бреном». Видали мы и не такое! Как бы там ни случилось, а тебе, Мотькин, объявляю еще одну благодарность… А тебе, рядовой Кощеев Иннокентий Иванович, снимаю ранее наложенное взыскание — все пять суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте.

После обеда Еремеев и боец-сопровождающий поехали с задержанными в Даютай. Машинешка была на редкость древняя и хлипкая. И хотя была рассчитана на четверых, втиснулось шестеро. Перед тем, как отправиться в путь, Хакода в непросохшей шляпе приоткрыл дверцу и подозвал Кощеева.