Подземная железная дорога - [98]

Иллюзией, которая вполне могла оказаться правдой.

Выстрел попал Ландеру в грудь. Он повалился навзничь, потянув на себя аналой. Рой первым вскочил на ноги. Когда он бежал к упавшему Ландеру, три пули попали ему в спину. Рой задергался, как в падучей, и рухнул. Воздух разорвал хор ружейных залпов, воплей, звук бьющегося стекла; молельный дом захлестнул бешеный водоворот.

Снаружи раздавался вой и улюлюканье белых, упивавшихся побоищем. Обезумевшие обитатели фермы рвались к выходу, протискиваясь между скамьями, наступая на них, наступая друг на друга. К дверям было не пробиться, и люди стали вылезать в окна. Грянули еще выстрелы. Сыновья Валентайна, поддерживая отца, пытались вывести его наружу. Глория склонилась над бездыханным Ландером, но поняв, что ему не поможешь, поспешила следом за детьми и мужем.

Голова Роя лежала у Коры на коленях, совсем как тогда, на пикнике. Перебирая пальцами его кудри, она баюкала его и рыдала. Он улыбался ей сквозь кровавую пену, вскипавшую на губах, и говорил, что бояться не надо, что тоннель снова спасет ей жизнь.

– Иди в лес… к сторожке… узнаешь, куда он ведет… потом расскажешь мне…

Его тело обмякло.

Двое мужчин подняли и оттащили ее от Роя. Ей было сказано, что тут оставаться нельзя, опасно. Она узнала Оливера Валентайна, вернувшегося внутрь, чтобы вывести остальных. Он громко кричал, по лицу его текли слезы. Но едва Кора вышла на улицу, она тут же оказалась оторвана от своих спасителей. На ферме царил хаос. Белые налетчики с пьяными от восторга рожами волокли мужчин и женщин в темноту.

Ружейный выстрел подкосил одного из ухажеров Сибил, столяра, с ребенком на руках, и оба рухнули на землю. Никто не знал, где прятаться, куда бежать. Не было разумного голоса, способного перекрыть ор и направить людей. Каждый был сам по себе, как прежде.

Младшая дочь Минго, Аманда, упала на ослабевшие колени: семья неизвестно где. Поднять ее из грязи некому. Матерчатые цветы из букета порастеряли лепестки, ее пальцы сжимали голые стебли из металлических прутьев, которые кузнец на наковальне вытянул и выгнул специально для нее только на прошлой неделе. Они впились в ладонь так сильно, что выступила кровь. Еще больше крови, окропившей землю.

В старости, читая о Великой войне в Европе, она вспомнит эту ночь. К тому времени у нее появится домик на Лонг-Айленде, где она будет жить с боготворящим ее моряком из индейского племени шиннекок. А до этого ее помотает по Америке: придется пожить и в Луизиане, и в Виргинии, где ее отец откроет образовательные учреждения для цветных, и в Калифорнии. Потом недолго в Оклахоме, куда переберутся Валентайны. Своему моряку она скажет, что война в Европе и страшная, и беспощадная, но вот по поводу одного слова у нее есть возражения: Великая война была и есть всего одна – это война между черными и белыми. Была, есть и будет.

Кора звала Молли. Она не узнавала лица людей вокруг себя, до такой степени их исказил ужас. Вокруг расползался жар от пламени, это полыхал дом Валентайнов.

В окно второго этажа влетела банка с ворванью. Теперь вспыхнула спальня Джона и Глории. В окнах библиотеки с дребезгом лопались стекла, на полках пылали ряды книг. Она невольно сделала шаг, и тут ее схватил Риджуэй. Его ручищи сомкнулись на ней, она вырывалась, болтая и взбрыкивая ногами в воздухе, словно висельник на суку.

Рядом с Риджуэем крутился Хомер – это он давеча подмигнул ей, сидя на скамье в глубине молельного дома. Белая рубаха и штаны на помочах придавали ему вид невинного дитяти, каким он был бы в другой жизни. При виде него Кора издала жалобный вопль. Ее голос влился в хор стенаний, расстилающийся над тем, что осталось от фермы.

– Тут есть тоннель, сэр, – сказал Хомер. – Он ей сказал, я слышал.

Мэйбл

И ее первые, и последние слова, обращенные к дочери, были мольбой о прощении. Кора, размером с кулачок, еще спала у нее во чреве, когда Мэйбл просила у нее прощения за мир, в который ее принесет. Десять лет спустя Кора будет спать рядом с матерью в хижине, а мать будет просить прощения за то, что бросает ее на произвол судьбы. Ни того, ни другого Кора не услышит.

На первой же вырубке Мэйбл нашла Полярную звезду и взяла верное направление. Она собралась с силами и снова пустилась в путь через топь, глядя только вперед, потому что, стоило оглянуться, перед глазами вставали лица тех, кого она оставила позади.

Она видела лицо Мозеса. Она помнила его с младенчества, извивающийся узел тряпья, до того немощный, что никто и представить себе не мог, что он выживет и примется за обычные дела негритят на плантации – рыться по помойкам да подносить воду тем, кто горбатится на хлопке. Никто не ждал этого, ведь дети на плантации Рэндаллов умирали, так и не сделав первых шагов. Это все знахарские снадобья, припарки да зелья из корней, которые варила Кэти, его мать, баюкая его в хижине. Качая сына, она нараспев тянула колыбельные, песни, что поют рабы в поле, а также свои материнские заговоры: ты не срыгивай еду, лихоманка, уходи, до утра хоть додыши. Он пережил большинство мальчишек-одногодков. Все знали, что это Кэти выходила его от недугов и уберегла от отсева во время первого в жизни смотра, которому подвергаются невольники на плантации.