Подземная Москва - [21]

– Господа и почтенные дамы,- сказал тот, кого он обозвал прыщавым принцем,-когда миллиардерам становится скучно-они уезжают охотиться на львов. Так делал Рузвельт, так поступал старый тигр, который давно уже выродился в собаку,- Клемансо. Конечно же мы не смеем препятствовать желанию уважаемого миллиардера…

Прыщавый принц внимательно посмотрел в сонные глаза Главича:

– Мы только почтительнейше просим его отложить свою поездку до завтра. Сегодня, как вам известно, состоится весенний бал в "Фиаметте" в пользу инвалидов войны, имевших несчастье потерять трудоспособность на все сто процентов. Мы были убеждены, что фигура почтенного миллиардера украсит наш скромный праздник. Мы, собравшиеся здесь, единодушны в этом мнении. Не правда ли, господин патер? Почтенные дамы, я уступаю вам место! Из ваших сладких уст прольются…

Тогда миллиардеру показалось, что он – большая изнемогающая муха, попавшая в клейкий сахар. От ощущенья сладости его тошнило. Ему трудно было дышать. Превозмогая себя, он крикнул летчику:

– Прошу вас!

Он ухватился за ручки кабины и тяжело полез вверх. И тотчас из-под винта выбился тугой ветер стронутого мотора. Ветер налетел шквалом, в нем закружились перья, сорванные шляпки, прыщавый котелок. Он ослепил глаза и ватой заложил уши…

Миллиардер Главич бежал. Впервые в жизни поняв, что вот сейчас он совершает бегство от того, к чему стремился всю жизнь, когда учился уважать золото и богатеть, и кто знает,- быть может, к тому, что с годами утерялось, но было там-в цветущих виноградниках на берегу, розовом от восхода, на светлом парусе лодки, улетающей, как птица, к горизонтам…

В шестом часу утра,- когда солнце чуть пробует зацепиться красноватыми лучиками за шпили московских церквей, а по улицам сонные метельщицы гонят вихри пыли, бумажек, спичечных коробок и подсолнечной шелухи, когда город еще спит и только на вокзалах громыхают бидонами молочницы да первый трамвай, встрепенувшийся от ранних фабричных гудков, резво разгоняя кошек, несется по пустой улице,- с ходынского аэродрома выехала извозчичья пролетка с поднятым верхом. У миллиардера болела голова, ему казалось, что он все еще летит на аэроплане, а бедняжку Кэтт совсем развезло. Миллиардер сказал извозчику:

"В гостиницу", еле впихнув свое тело в обдряпанную, словно ее протаскивали в игольное ушко, пролетку, и притих. Потом он принялся с любопытством разглядывать пейзаж.

"Азия",- вяло подумал он, откидываясь в пролетку, вразброд дребезжавшую на четыре голоса четырьмя своими колесами, и едва не поперхнулся от боли: из пролетки в его спину упирался большой ржавый гвоздь.

Извозчик не знал другого адреса и повез своих пассажиров в гостиницу "Савелово", у Бутырской заставы. Это были отличные номера для приезжающих, с подачей самоваров, но без права распития спиртных напитков. Кроме того, на стенках висели следующие плакаты: "Просют матерно не вырожатся", "Просют семенков не щелкать", а также программа-"вероятно, кабаре"-подумал миллиардер- "Амсамбль русская песень", которая исполнялась внизу, в пивной, под самыми номерами. В программе были обозначены удивительные вещи: "Тов. Селиванов-бас контап., тов. Худояр-бас централ., тов. Наседкина – колотырная сопрана", но, к его счастью, миллиардер плохо понимал русский язык и потому вяло кивнул головой, когда размашистый половой в кудерьках ввел его в номеришко и плюхнул чемоданы на облезлый диван.

Главич покорно присел на краешек табуретки для умывания, а Кэтт-на большой чемодан, который уже втащили и поставили возле кровати.

Но половой не уходил и стоял в дверях.

– За три дня пожалте вперед, у нас правила такая… Потому хозяин работает без кредиту-с!

– Сколько?

– За номер три сорок… Вторую кровать прикажете? Три сорок да рупь сорок-шесть сорок! Электричество отдельно, самоварчик подадим, чай-сахар – ваши!

Миллиардер едва вытащил из кармана червонец, как тот уже исчез из его глаз.

– Смею рекомендовать гражданину иностранцу тишину наших семейных номеров… У нас этого, чтобы с девочками, извиняюсь, даже в природе не существует… А насчет чистоты-сейчас наведем… Извиняюсь… Тут в номере вчера один шаромыжник из Полтавы стоял, ну-с, насорил маленько, дело известное… Без этого, извиняюсь, невозможно… Я сейчас… Дарья! Дарья!.. Где ж ты дрыхнешь, кабыла сивая?.. В шашнадцатый из Парижу приехали… Бежи сюды, черт вшивай!..

Гостиница перевернулась вверх дном. Из четвертого, где с вечера завалились спать два небритых кавказца с сандалиями, вытаскивали всклокоченную кровать. "Ничего, душа моя,- успокаивал Васька-половой,- доспишь на канапе, тут, видишь, гость из Парижа заявился"… "Волоки, волоки, лешай тибя придави!" "Дарья, ставь заразом два самовара! Гость мыться хочут"… Из хозяйского номера волокли комод, и сама хозяйка на ходу оттирала с него капусту. В коридор из номеров высунулись сонные рожи, в смятых бородах торчали хлебные крошки и остатки вчерашней яичницы. Бороды вели между собой самый раздражительный разговор:

– Скажите пожалуйста, какой буржуй прикатил! Отдай, говорит, перину!.. Васька, сукин сын, говорит… Невелика, говорит, птица, и без перины доспишь…