Подземелья Ватикана - [65]

У Жюлиюса выступил пот на лбу, он снял цилиндр и положил его на колени.

— Хотите, я открою окно? — и Антим предупредительно опустил стекло рядом с собой.

— Как только я прибыл в Рим, — продолжал Жюлиюс, — я ходатайствовал об аудиенции. Меня приняли. Моим стараниям суждено было увенчаться своеобразным успехом…

— Вот как? — равнодушно произнес Антим.

— Да, мой друг. Потому что если я и не добился того, о чем просил, то зато из этого посещения я вынес уверенность… ограждающую нашего святого отца от всех тех оскорбительных подозрений, которые у нас были на его счет.

— Бог свидетель, что у меня никогда не было никаких оскорбительных мыслей о нашем святом отце.

— А у меня были, за вас. Я видел, что вас обижают; я возмущался.

— Не отвлекайтесь, Жюлиюс: вы видели папу?

— В том-то и дело, что нет! Папу я не видел, разразился, наконец, Жюлиюс, — но я узнал одну тайну; тайну вначале сомнительную, но которая затем, благодаря смерти нашего дорогого Амедея, получила неожиданное подтверждение; тайну ужасную, невероятную, но в которой наша вера, дорогой Антим, сумеет найти опору. Ибо знайте: в этом неправосудии, жертвой которого вы стали, папа неповинен…

— Да я в этом никогда и не сомневался.

— Антим, слушайте меня внимательно: я не видел папу, потому что его никто не может видеть; тот, кто сейчас восседает на святейшем престоле, тот, кому повинуется церковь и кто повелевает; тот, кто со мной говорил, этот папа, которого можно видеть в Ватикане, папа, которого видел и я, — ненастоящий.

При этих словах Антим весь затрясся от громкого смеха.

— Смейтесь! Смейтесь! — обиженно продолжал Жюлиюс. — Сначала я тоже смеялся. Если бы я меньше смеялся, Флериссуар не был бы убит. Ах, святой друг! Кроткая жертва!..

Его голос заглушали рыдания.

— Послушайте: это вы серьезно говорите?.. Но позвольте!.. Но позвольте!.. Но позвольте!.. — заговорил Арман-Дюбуа, обеспокоенный пафосом Жюлиюса. — Ведь как-никак следовало бы знать…

— Он потому и умер, что хотел знать.

— Потому что, согласитесь сами, если я не пожалел своего имущества, своего положения, своей науки, если я согласился на то, чтобы меня обобрали… — продолжал Антим, который тоже начинал горячиться.

— Я же вам говорю: во всем этом настоящий неповинен; тот, кто вас обобрал, это — ставленник Квиринала…

— Я должен верить тому, что вы говорите?

— Если вы не верите мне, верьте этому бедному мученику.

Некоторое время они молчали. Дождь перестал; сквозь тучу пробился луч. Карета, медленно покачиваясь, въезжала в Рим.

— В таком случае я знаю, что мне делать, — вдруг заговорил Антим самым решительным голосом. — Я разглашу.

Жюлиюс вздрогнул.

— Мой друг, вы меня пугаете. Вас же, несомненно, отлучат.

— Кто? Если лже-папа, так мне наплевать.

— А я-то думал, что помогу вам найти в этой тайне утешающую силу, — уныло продолжал Жюлиюс.

— Вы шутите?.. А кто мне поручится, что Флериссуар, явившись в рай, не убедится совершенно так же, что его господь бог тоже не настоящий?

— Послушайте, дорогой Антим! Вы заговариваетесь. Как будто их может быть два! Как будто может быть другой!

— Вам, конечно легко говорить, вам, который ничем для него не пожертвовал; вам, которому и настоящий, и ненастоящий — все впрок… Нет, знаете, мне необходимо освежиться…

Высунувшись в окно, он тронул палкой плечо кучера и велел остановить. Жюлиюс хотел выйти следом за ним.

— Нет, оставьте меня! Я услышал достаточно, чтобы знать, как себя вести. Остальное приберегите для романа. Что касается меня, то я сегодня же пишу гроссмейстеру Ордена и завтра же сажусь за начатую статью для «Телеграфа». Мы еще посмеемся.

— Что это? Вы хромаете? — воскликнул Жюлиюс, с удивлением видя, что тот снова припадает на ногу.

— Да, вот уже несколько дней, как у меня возобновились боли.

— Ах, так вот оно что! — сказал Жюлиюс и, не глядя на него, откинулся в угол кареты.

VII

Собирался ли Протос донести на Лафкадио полиции, как он грозил? Я не знаю: дальнейшее доказало, впрочем, что среди этих господ он насчитывал не одних только друзей. Они же, осведомленные накануне Каролой, утроили на виколо деи Веккьерелли засаду; они давно уже были знакомы с этим домом и знали, что из верхнего этажа легко перебраться в соседний дом, выходы из которого они заняли также.

Альгвазилов Протос не боялся; его не страшили ни обвинение, ни судебная машина; он знал, что изловить его трудно, потому что, в сущности, за ним не числилось никаких преступлений, а всего лишь настолько мелкие правонарушения, что придраться к ним нельзя было. Потому он не слишком испугался, когда понял, что он окружен, а понял он это сразу же, ибо на этих господ, в каком бы они ни явились наряде, у него был особый нюх.

Разве что немного озадаченный, он заперся в комнате Каролы, дожидаясь ее возвращения; со времени убийства Флериссуара он ее не видел и хотел посоветоваться с ней и дать ей кое-какие указания на тот случай, вполне вероятный, если его засадят.

Карола, между тем, считаясь с желанием Жюлиюса, на кладбище не появлялась; никто не знал, что скрытая надгробным памятником и дождевым зонтиком, она издали присутствовала при печальном обряде. Она подождала, терпеливо и смиренно, пока станет пусто вокруг свежей могилы; она видела, как шествие тронулось в обратный путь, как Жюлиюс сел рядом с Антимом и кареты удалились, под мелким дождем. Тогда подошла к могиле и она, достала из-под косынки большой букет астр и положила его в стороне от семейных венков; затем долго стояла под дождем, ничего не видя, ни о чем не думая, и, не умея молиться, плакала.